Говорила только половина разума Дениз. Вторая половина думала. Это мужчина, мужчина до мозга костей! Глазами она скользнула по его мощной фигуре, широким плечам, выразительному грубоватому лицу. Поцелует ли он ее сегодня, и к чему это приведет впоследствии? Она решила, что отношения с доктором Кентом О’Доннеллом сулят много интересного.
Он принялся рассказывать ей о клинике Трех Графств, о своей работе, о своих планах и надеждах. Дениз ненавязчиво задавала ему вопросы о его прошлом, о случаях из жизни, о людях, которых он знал. Слушая его ответы, она не переставала восхищаться тем, что он говорил и как он говорил.
Они опять потанцевали, потом официант принес выпивку; они снова танцевали, а официант снова приносил напитки. Это повторилось несколько раз. Дениз рассказала о своем браке. Она вышла замуж восемнадцать лет назад и прожила с мужем десять лет. Муж — корпоративный юрист и имеет большую практику в Нью-Йорке. У них двое детей — двойняшки — Алекс и Филиппа. Дети отданы на попечение Дениз. Через несколько недель детям исполнится по семнадцать лет.
— Мой муж — сугубо рациональное существо, — сказала она. — Мы с ним просто несовместимы и потратили массу времени на то, чтобы это понять.
— Ты видишься с ним?
— Да, и очень часто, на вечерах в городе. Мы с ним иногда даже вместе обедаем. Джеффри в некотором смысле просто прелесть. Уверена, он тебе понравится.
Разговор их постепенно становился все более непринужденным. Не ожидая заказа, официант поставил перед ними новую порцию выпивки. О’Доннелл спросил о разводе — нет ли к нему каких-то препятствий?
— В общем-то нет, — искренне ответила Дениз. — Джеффри не против со мной развестись, но настаивает на том, чтобы именно я представила суду основания. В штате Нью-Йорк таким основанием может быть только супружеская неверность. Так что пока я не занимаюсь разводом.
— Твой муж не хочет еще раз жениться?
На лице Дениз отразилось неподдельное удивление.
— Джеффри? Не думаю. — Дениз повертела в руках бокал. — Джеффри считает, что постель — самое подходящее место для чтения законодательных актов, — сказала она это тихим, почти интимным тоном.
О’Доннелл понял, что это был намек на причину распада семьи.
Рядом снова появился официант:
— Извините, сэр, бар закрывается через пять минут. Вы желаете сделать заказ?
О’Доннелл удивленно взглянул на часы. Был почти час. Три с половиной часа пролетели совершенно незаметно. Он вопросительно посмотрел на Дениз, но она отрицательно покачала головой.
— Нет, спасибо, — сказал О’Доннелл официанту и расплатился по чеку. Покончив с выпивкой, они собрались уходить. Официант приветливо пожелал им доброй ночи — чаевые были просто королевские. О’Доннелл умел ценить комфорт и хорошее отношение.
В фойе он остановился, чтобы подождать Дениз, а привратник в это время отправился на парковку за машиной. Когда она вышла, О’Доннелл взял ее за руку:
— Как все же досадно, что приходится уходить! Все-таки надо было заказать еще одну порцию на прощание. — Он поколебался, но потом решил попытать счастья: — Мы можем заглянуть ко мне. У меня хороший бар, и это по дороге.
На мгновение О’Доннелл засомневался: не перешел ли он грань дозволенного? Ему даже показалось, что лицо Дениз стало холодным и отчужденным. Потом это облачко прошло.
— Почему нет? — просто сказала она.
На улице их уже ждал «бьюик» с открытой дверью и работающим двигателем. По городу О’Доннелл ехал медленнее, чем обычно, понимая, что изрядно выпил. Ночь была теплая, и оконные стекла автомобиля были опущены. Дениз сидела рядом с ним, и О’Доннелл снова улавливал аромат ее духов. У входа в гостиницу О’Доннелл остановил машину. Они вошли в холл гостиницы и направились к лифту.
В номере О’Доннелл, смешав напитки, подал Дениз «Олд фэшнд». Она встала у открытого окна гостиной и стала смотреть на светившиеся внизу огни Берлингтона. Река, протекавшая через город, темной лентой лежала между ярко освещенными берегами.
Он подошел к Дениз, встал рядом и сказал:
— Я давно не смешивал «Олд фэшнд». Надеюсь, он получился не очень сладким.
Она пригубила напиток.
— Коктейль такой, каким он должен быть, как и все, Кент, что ты делаешь, — сказала она тихо, с легкой интимной хрипотцой.
Их глаза встретились, и О’Доннелл, протянув руку, взял у Дениз ее стакан. Когда он поставил его на стол, она — просто и естественно — прильнула к нему. Их губы встретились.
В этот момент оглушительно и неожиданно зазвенел телефон, настойчиво и непрерывно.
Дениз мягко освободилась из объятий О’Доннелла:
— Дорогой, думаю, тебе надо взять трубку.
Она нежно коснулась губами его лба.
Подойдя к телефону, он обернулся и увидел, что Дениз берет сумочку, шарф и перчатки. Очевидно, вечер закончился. Он раздраженно снял трубку с рычага. Раздражение сразу улеглось. Звонили из клиники. На проводе был дежурный интерн. У одного из больных О’Доннелла резко ухудшилось состояние. Задав пару коротких вопросов, он распорядился:
— Очень хорошо. Я сейчас буду. Закажите кровь и приготовьтесь к переливанию.
Он повесил трубку, потом снова ее снял и, позвонив ночному портье, попросил вызвать такси для Дениз.
Глава 14
Как правило, доктор Джозеф Пирсон ложился спать рано. Правда, в те вечера, когда он играл в шахматы с Юстасом Суэйном, ложиться приходилось много позднее. От недосыпания Пирсон уставал и на следующее утро являлся на работу в состоянии повышенной раздражительности. Вот и теперь он находился отнюдь не в лучшем расположении духа.
Просматривая требования на расходные материалы для лаборатории — он терпеть не мог эту работу, особенно в такие моменты, — он, злобно фыркнув, отложил в сторону одно из требований. Подписав несколько других, он споткнулся еще на одном и вытащил его из пачки. На этот раз он не только фыркнул, но и состроил недовольную гримасу. Это был опасный признак — Джо Пирсон был готов вот-вот взорваться.
И он взорвался, когда обнаружил третье сомнительное требование. Пирсон швырнул на стол ручку, схватил груду бумаг и, не складывая их, бросился к двери. Как буря, ворвался он в серологическую лабораторию и отыскал глазами Баннистера, который в углу делал анализ кала.
— Брось все и иди сюда! — Пирсон швырнул на стол требования. Несколько листков упали на пол, и Джон Александер нагнулся, чтобы их поднять. Он испытал невероятное облегчение от того, что Баннистер, а не он стал объектом начальственного гнева.
— Что случилось? — спросил Баннистер, подходя к шефу. Он так привык к этим вспышкам, что они подчас действовали на него успокаивающе.
— Я сейчас скажу тебе, что случилось! Все дело в этих требованиях. — Пирсон как будто немного успокоился, теперь его гнев уже не пылал, а медленно тлел. — Ты, кажется, вообразил, что мы работаем в клинике Мэйо
[3]
.
