— Сигарету, доктор Седдонс, — ледяным тоном повторил Коулмен, сверля Майка своими серо-стальными глазами.
Не вполне понимая, чем вызвано недовольство старшего коллеги, Майк засуетился:
— Да… да. — Он вынул сигарету изо рта и положил ее на край стола для вскрытий.
— Не сюда! — резко произнес Коулмен.
Седдонс пересек прозекторскую и затушил сигарету в пепельнице.
— Доктор Макнил!
— Слушаю, доктор Коулмен, — безмятежно отозвался второй резидент.
— Прикройте, пожалуйста, лицо умершей.
Испытывая внутреннее неудобство и прекрасно понимая, о чем сейчас думает Коулмен, Макнил потянулся за полотенцем. Это было уже использованное полотенце с пятнами запекшейся крови.
Коулмен с прежним спокойствием сказал:
— Возьмите, пожалуйста, чистое полотенце. То же самое сделайте с гениталиями.
Макнил посмотрел на Седдонса, и тот подал ему два чистых полотенца. Одно из них Макнил аккуратно положил налицо, вторым прикрыл гениталии умершей.
Оба резидента стояли и во все глаза смотрели на Коулмена. Оба явно испытывали немалое смущение. Оба понимали, что последует дальше.
— Джентльмены, думаю, мне стоит вам кое о чем напомнить. — Дэвид Коулмен по-прежнему сохранял полное спокойствие. Войдя в прозекторскую, он ни разу не повысил голос. Но за его ледяным хладнокровием были власть и авторитет. Четко и раздельно Коулмен произнес: — Проводя вскрытие, мы делаем это с разрешения семьи умершего. Без такого разрешения не может быть никакого вскрытия. Я полагаю, что это вам ясно.
— Совершенно ясно, — сказал Седдонс. Макнил молча кивнул.
— Очень хорошо. — Коулмен посмотрел сначала на стол для вскрытий, потом на обоих резидентов. — Наша цель — установление верного диагноза и усовершенствование медицинских знаний. Семья усопшего, в свою очередь, отдает нам его тело, надеясь, что мы будем обращаться с ним бережно, с подобающим уважением и достоинством.
Он сделал паузу. В прозекторской стояла мертвая тишина. Седдонс и Макнил пристыженно молчали.
— Именно так мы и будем обращаться с умершими, джентльмены. — И Коулмен еще раз повторил: — Бережно, с уважением и достоинством. — Помолчав, он продолжил: — Во время всех вскрытий лица и гениталии умерших будут прикрыты. Курить в прозекторской я запрещаю. Что же касается вашего поведения и юмора, то это я оставляю на ваше личное усмотрение.
При этих словах Седдонс покраснел как рак.
Коулмен по очереди посмотрел на каждого из них:
— Благодарю вас, джентльмены. Можете продолжать работу. — Он коротко кивнул и вышел.
Несколько секунд после его ухода Седдонс и Макнил молчали. Потом Седдонс тихо заметил:
— Кажется, нас очень вежливо размазали по стенке.
— И кажется, задело. Ты не находишь? — грустно ответил Макнил.
Как только они смогут это себе позволить, решила Элизабет Александер, она купит пылесос. Старая механическая щетка для ковров, которой она до сих пор пользовалась, собирает пыль только сверху. Она провела взад и вперед щеткой по ковру и критически оценила результат. Не очень хорошо, но пока сойдет. Надо будет вечером поговорить с Джоном. Пылесос не так уж дорог, и дополнительный ежемесячный платеж погоды не сделает. Беда в другом — им нужен не только пылесос, но и многое другое. Просто пылесос надо купить в первую очередь.
В каком-то смысле, подумала Элизабет, Джон прав. Легко говорить о жертвах и согласии обходиться без удобств ради того, чтобы Джон мог учиться на медицинском факультете. Но когда сталкиваешься с реальностью, приходится признать — очень трудно смириться с падением доходов, если уже успел привыкнуть к какому-то определенному образу жизни. Взять, например, зарплату Джона в клинике. Конечно, они не стали богачами, однако жизнь их стала удобной — они теперь могут доставить себе те радости, которые всего несколько месяцев назад были для них недоступны. Смогут ли они теперь от них отказаться? Элизабет подумала, что смогут, но это будет тяжело. Поступление на медицинский факультет будет означать еще четыре года лишений, а ведь потом будут еще и интернатура, и резидентура, если Джон решит стать узким специалистом. Стоит ли овчинка выделки? Может быть, им лучше наслаждаться тем, что у них есть, довольствоваться достигнутым положением — пусть даже скромным — и жить, просто жить, здесь и сейчас?
Это же здравое рассуждение, разве нет? Но полной уверенности у Элизабет не было. Может быть, все же стоит уговорить Джона поступить учиться? Доктор Коулмен считает, что стоит. Ведь он сказал Джону: «Если вы действительно хотите стать врачом, но не поступите на медицинский факультет, хотя имеете такую возможность, то потом будете жалеть об этом всю жизнь». В тот момент слова эти произвели большое впечатление на Элизабет и, как ей показалось, на Джона тоже. Теперь же замечание доктора Коулмена показалось ей еще более важным. Она нахмурилась. Надо будет обсудить это сегодня вечером. Если она убедится в том, что Джону это действительно надо, то она уговорит его принять нужное решение. Уже не в первый раз у Элизабет сложился в голове собственный план относительно того, что касалось их обоих.
Элизабет отставила в сторону щетку и прошлась по квартире, смахивая с мебели пыль. Отбросив на время серьезные мысли, она продолжала убираться, вполголоса напевая. Стояло чудесное утро. Теплое августовское солнце освещало небольшую, но уютную гостиную сквозь новые занавески, которые Элизабет сшила, а вчера повесила на окна. Элизабет остановилась у стола, чтобы поправить букет цветов, стоявший в вазе. Она выдернула из букета два увядших цветка и уже собралась идти в маленькую кухню, когда вдруг ощутила сильную резкую боль. Она наступила внезапно, без предвестников. Внутри словно вспыхнул огонь. Боль была сильнее, чем вчера в кафетерии. Задержав дыхание и прикусив губу, чтобы не закричать, Элизабет опустилась на стул. Боль на мгновение отпустила, а потом возобновилась с новой силой. Приступы боли продолжались со зловещей цикличностью, и до Элизабет наконец дошел их смысл.
— О нет, нет! — невольно крикнула она.
Несмотря на плотную завесу боли, она поняла, что действовать надо быстро. Номер клиники был записан в блокноте, лежавшем у телефона. В промежутках между приступами Элизабет добралась до телефона. Она набрала номер и, когда ей ответили, задыхаясь, вымолвила:
— Доктора Дорнбергера… Это срочно. — В трубке повисла тишина, и Элизабет снова заговорила: — Это… миссис Александер. У меня… начались роды.
Дэвид Коулмен постучал в дверь кабинета доктора Пирсона и вошел. Старый патологоанатом сидел за столом, рядом с ним стоял Карл Баннистер. На лице старшего лаборанта застыло угрюмое, сосредоточенное выражение. Он поднял глаза, увидел Коулмена и тут же отвел взгляд.
— Вы хотели меня видеть? — Коулмен занимался приготовлением замороженных срезов в хирургическом отделении, когда его вызвали по громкой селекторной связи.
