Именно это обстоятельство заставило его со всей серьезностью отнестись к жалобе Билла Руфуса. Отделение патологической анатомии было настоящим оплотом старого режима. Доктор Джозеф Пирсон, руководивший отделением, как собственной вотчиной, работал в клинике тридцать два года. Он лично и близко знал всех старых членов совета директоров и часто играл с Юстасом Суэйном в шахматы. К слову сказать, Джо Пирсон был квалифицированным и компетентным специалистом: его заключения были безупречны. В молодости он успешно занимался наукой, а потом какое-то время был президентом Ассоциации патологоанатомов штата. Проблема заключалась в том, что работы в отделении стало так много, что она была уже не под силу одному человеку. Кроме того, О’Доннелл подозревал, что многие методы работы в нем устарели и нуждаются в усовершенствовании. Но любых изменений в отделении, как бы желательны они ни были, добиться будет очень сложно.
К тому же надо принять во внимание необходимость привлечения средств для планируемого расширения клиники. Если у него возникнут трения с патологоанатомом, то не скажется ли влияние Пирсона на планах Ордэна Брауна собрать необходимые деньги к осени? Пожертвования Юстаса Суэйна обычно очень велики, и если он их не сделает, это будет серьезная потеря. Да еще надо учесть влияние Суэйна на других состоятельных граждан города: старый прожженный воротила мог поддержать или утопить все планы новой администрации.
Имея на руках столько проблем, О’Доннелл решил, что проблемы патологоанатомической службы могут подождать. Тем не менее надо каким-то образом отреагировать на жалобу Билла Руфуса.
О’Доннелл оторвался от чертежей и поднял голову.
— Гарри, — сказал он администратору, — кажется, у нас будет война с Джо Пирсоном.
Глава 3
На верхних этажах клиники царили суета и жара. Здесь же, в выложенных белой плиткой коридорах подвала, было тихо и прохладно. Эту тишину не нарушала даже маленькая процессия — медсестра Пенфилд, идущая рядом с бесшумно катившейся на хорошо смазанных подшипниках каталкой, которую направлял санитар в резиновых тапочках, видневшихся из-под белых форменных брюк.
Сколько раз она совершала уже это печальное путешествие, думала сестра Пенфилд, глядя на прикрытое простыней тело на каталке. За последние одиннадцать лет раз пятьдесят. Может быть, и больше. Кто же ведет счет таким событиям — последним путешествиям из отделений в морг, из мира живых в царство мертвых?
Это была традиция. Последний поход с больным, запланированный на самое тихое время и совершавшийся по задним коридорам, а затем на грузовом лифте в подвал — так, чтобы никто из живых не расстроился и не впал в депрессию из-за близкого столкновения со смертью. Последняя процедура, которую медсестра выполняла для своего подопечного, подтверждение того, что медицина, хотя и оказалась бессильной в этом случае, все же не сбрасывает умершего со счетов сразу, забота о нем продолжается даже после смерти.
В одном месте белый коридор разветвлялся на два. Справа доносился шум машин. Там находились технические службы — отопление, система подачи горячей воды, распределительные электрические щиты, аварийные генераторы. Верный путь указывала единственная табличка со стрелкой: «Отделение патологической анатомии. Морг».
Когда Вейдман, санитар, везший каталку, вкатил ее в левый коридор, какой-то сторож — то ли у него был перерыв, то ли он просто отлынивал от работы — оторвал от губ бутылку кока-колы, посторонился, вытер губы и ткнул пальцем в сторону прикрытого трупа:
— Это не твоя работа, а?
Замечание относилось к Вейдману. Это была дружеская подначка, повторявшаяся изо дня в день игра.
Вейдман тоже не был в этой игре новичком.
— Думаю, ему просто достался несчастливый билет, Джек.
Сторож кивнул, снова прижал к губам горлышко бутылки и сделал очередной глоток.
Какой краткий срок отделяет жизнь от прозекторской, подумала сестра Пенфилд. Всего лишь какой-то час назад это тело под простыней было Джорджем Эндрю Дантоном, живым человеком пятидесяти трех лет, инженером. Она знала все эти подробности из истории болезни, которую держала сейчас под мышкой.
Семья после смерти вела себя точно так же, как и до нее — солидно, эмоционально, но без истерик, и это облегчило задачу доктора Макмагона попросить разрешение на вскрытие.
— Миссис Дантон, — негромко сказал он, — я понимаю, что в такой момент вам тяжело говорить и думать об этом, но есть кое-что, о чем я хотел бы вас попросить. Речь идет о разрешении на вскрытие тела вашего мужа.
Он продолжал говорить, употребляя невыразительные слова о том, что клиника неуклонно повышает требования к лечению во благо всех больных, что вскрытие позволяет подтвердить врачебный диагноз и извлечь уроки, а значит, улучшить качество помощи для тех, кто обратится за ней в будущем. Но все это возможно только при получении разрешения семьи.
Сын умершего остановил врача и вежливо сказал:
— Мы все понимаем. Мама подпишет бумаги.
Сестра Пенфилд подготовила нужный документ, и вот теперь труп больного Джорджа Эндрю Дантона, пятидесяти трех лет, готов к патологоанатомическому исследованию.
Двери прозекторской открылись.
Когда в помещение ввезли каталку с телом, Джордж Ринни, санитар морга, черный как смоль, поднял голову. Он в это время протирал прозекторский стол.
Вейдман приветствовал Ринни бородатой остротой:
— Принимайте больного на лечение.
Вежливо, как будто он не слышал эту остроту в сотый раз, Ринни обнажил в дежурной улыбке белоснежные зубы и указал на стол:
— Сюда.
Вейдман развернул каталку, установив ее у края стола. Ринни сдернул простыню с обнаженного тела Джорджа Эндрю Дантона и, аккуратно свернув, отдал ее Вейдману. Смерть смертью, но простыню надо вернуть в отделение. С помощью второй простыни, на которой лежало тело, мужчины перетянули его на стол.
Джордж Ринни сделал эту работу с кряхтением. Покойник был не меньше шести футов роста и к концу жизни сильно прибавил в весе.
Откатив каталку от стола, Вейдман осклабился:
— Стареешь, Джордж. Видать, скоро твоя очередь.
Ринни покачал головой:
— Ничего, я еще и тебя перегружу на стол.
Сцена разыгрывалась как по нотам. Было видно, что актеры репетировали ее сотни раз. Наверное, давным-давно эти двое начали прибегать к своим мрачным шуткам, чтобы инстинктивно отгородиться от смерти, с которой им приходилось жить и сосуществовать в близком соседстве. Но изначальная цель была уже давно и прочно забыта. Теперь это был просто ритуал, развлекающая их игра — и ничего больше. Они слишком привыкли к смерти, чтобы испытывать неловкость или страх.
В дальнем конце прозекторской стоял доктор Макнил — специализирующийся в патологической анатомии резидент. Он надевал халат, когда в прозекторскую вошла сестра Пенфилд со своим грузом. Просматривая историю болезни и сопроводительные документы, которые вручила ему медсестра, Роджер Макнил остро чувствовал ее близость и исходящее от нее тепло. Он почти физически ощущал прохладу хрустящей накрахмаленной формы, мягкость и шелковистость выбившихся из-под шапочки волос.
