Удивительно было другое. Изменилось отношение Коулмена к Пирсону вообще, отношение как к человеку. Исчезла прежняя категоричность оценки. Всего неделю назад он считал старого патологоанатома — невзирая на все его прошлые заслуги — человеком, отставшим в своем деле. Теперь Дэвид Коулмен не был так уверен. Больше того, он догадывался, что в скором времени поколеблется его уверенность и во многих других вещах.
Бессонница рано выгнала его из постели и отправила на работу. В начале девятого он был уже в отделении.
За столом Джозефа Пирсона сидел резидент Макнил.
— С добрым утром, — сказал Роджер. — Вы первый, остальные отсыпаются.
— Мы сильно отстали в прочей работе? — спросил Коулмен.
— Все не так плохо, — ответил Макнил. — Кое-что я отложил — нет никакой срочности, а все остальное в полном порядке. — И добавил: — Седдонс очень толково мне помогал. Я предложил ему остаться у нас, не возвращаться в хирургию.
Коулмена тревожила еще одна мысль.
— Кстати, о практикантке, которой ампутировали ногу? Ампутированную конечность вскрыли?
Это был тот случай, когда их мнения с Пирсоном по поводу окончательного диагноза разошлись.
— Нет. — Макнил взял со стола одну из лежавших на нем историй болезни. — Имя той девушки — Вивьен Лоубартон. Спешить с ней было некуда, и я отложил вскрытие конечности. Вы хотите сделать его сами?
— Да, — ответил Коулмен, — я сделаю его сам. — Взяв историю болезни, он отправился в прозекторскую.
Принеся из холодильника ампутированную ногу, Коулмен снял марлевый чехол, в который она была завернута. Нога была белой как мел, и холодной как лед. На поверхности среза, сделанного на уровне середины бедра, запеклась кровь. Коулмен начал пальпировать место поражения и сразу нащупал опухоль — твердую массу, расположенную на средней поверхности голени, непосредственно под коленом. Взяв нож, он сделал глубокий разрез и погрузился в работу.
Слуга принял у О’Доннелла плащ и шляпу и повесил их в гардеробную темноватой передней с высокими потолками. Оглядевшись, О’Доннелл удивился: почему некоторые люди — не важно, богатые или бедные — предпочитают жить в такой обстановке? Наверное, таким людям, как Юстас Суэйн, мрачный простор жилища, избыток грубого бруса и деревянных панелей, стены из дикого камня внушают чувство феодального могущества, чувство, берущее начало в давней старине, в глубинах человеческой истории. Что будет с этим домом, когда старик умрет? Скорее всего здесь устроят музей или картинную галерею, а может быть, он опустеет и начнет медленно приходить в упадок, подобно многим домам такого рода. Мысль о том, что кто-то захочет его купить, показалась О’Доннеллу маловероятной. Логика подсказывала, что в пять часов вечера такой дом должен закрываться до следующего утра. Потом он вспомнил, что в этих мрачных стенах прошло детство Дениз. Была ли она здесь счастлива?
— Мистер Суэйн чувствует себя сегодня несколько утомленным, сэр, — сказал слуга. — Он спрашивает, не будете ли вы возражать, если он примет вас в спальне.
— Нет, я не буду возражать, — ответил О’Доннелл. Он вдруг подумал, что спальня — самое подходящее место для предстоящего разговора. Если Юстаса Суэйна в результате хватит удар, его по крайней мере не придется переносить в постель.
Вслед за слугой он поднялся по полукруглой лестнице в коридор второго этажа. Толстый ковер скрадывал звук шагов. По коридору они дошли до массивных дубовых дверей. Слуга тихонько постучал, повернул кованую ручку и пропустил О’Доннелла в обширное помещение.
Сначала О’Доннелл не заметил Юстаса Суэйна. Первое, что ему бросилось в глаза, был громадный камин, внутри которого гудели охваченные пламенем бревна. Камин излучал зной. В спальне стояла невыносимая жара, показавшаяся странной этим прохладным, почти осенним утром. Только после этого О’Доннелл увидел Суэйна, опиравшегося на подушки в огромной кровати среди четырех столбов. Приблизившись, О’Доннелл был поражен перемене, происшедшей со стариком с того времени, как он видел его последний раз — за ужином в обществе Ордэна Брауна и Дениз. Суэйн осунулся и сильно похудел, украшенный монограммой халат висел на его плечах.
— Спасибо, что пришли, — произнес Суэйн. Голос его тоже стал намного слабее, чем прежде. Жестом он указал на стоявший возле кровати стул.
— Мне передали, что вы хотите меня видеть, — сказал О’Доннелл усевшись. Мысленно Кент уже отказался от заготовленных дома резких высказываний. Его позиция в отношении Джо Пирсона, естественно, нисколько не изменилась, но излагать ее он будет мягче. Кент не желал схватки со старым больным человеком, слишком неравны были их силы.
— Ко мне приходил Джо Пирсон, — начал Суэйн. — Это было, насколько я помню, три дня тому назад.
Так вот где был Джо, когда вся клиника сбилась с ног в его поисках.
— Да, — отозвался О’Доннелл. — Я почему-то так и думал, что он это сделает.
— Он сказал мне, что уходит из клиники. — В голосе Суэйна чувствовалась бесконечная усталость; не было и следа недовольства, с которым ожидал столкнуться О’Доннелл.
— Это правда, — ответил главный хирург, с любопытством ожидая продолжения.
Старик молчал. Снова он заговорил только после долгой паузы.
— Кажется, бывают ситуации, которыми никто не может управлять. — Теперь в его тоне слышалась горечь. Или это было смирение?
— Да, такие ситуации бывают, — мягко произнес О’Доннелл.
— Придя ко мне, Джо Пирсон сделал два предложения. Первое: мое пожертвование в пользу клиники не должно быть оговорено никакими условиями. Я согласился с этим предложением.
Старик снова замолчал. И во время этой паузы О’Доннелл наконец осознал значение его слов. Суэйн между тем продолжил:
— Второе предложение было сугубо личным. У вас в клинике есть один сотрудник. Его фамилия, если мне не изменяет память, Александер.
— Да, — подтвердил О’Доннелл, — Джон Александер, лаборант отделения патологической анатомии.
— Он потерял ребенка?
О’Доннелл кивнул.
— Джо Пирсон попросил меня оплатить парню курс обучения на медицинском факультете. Конечно, я могу легко это сделать. Должны же деньги хоть иногда приносить какую-то пользу. — Суэйн протянул руку к большому коричневому конверту, лежавшему на постели поверх пледа. — Я уже дал поручения моим адвокатам. Будет создан фонд, который позволит Александеру оплачивать счета за обучение и, кроме того, содержать семью. Потом, если он захочет пройти специализацию, получит деньги и на нее. — Старик умолк. Долгая речь, видимо, утомила его. Отдохнув, он продолжил: — Но я хочу создать нечто более постоянное. Будут и другие кандидаты — полагаю, столь же достойные. Я хочу, чтобы фонд стал постоянно действующим, а управление им я хочу доверить медицинскому совету клиники Трех Графств. Но я настаиваю на одном условии. — Юстас Суэйн, прищурившись, посмотрел на О’Доннелла и с вызовом произнес: — Он будет называться Фондом медицинских пожертвований Джозефа Пирсона. У вас есть возражения?
