Какую-то секунду Дэвид Коулмен колебался. С одной стороны, он жаждал занять это место — получить в свое распоряжение отделение, получить свободу, возможность осуществить реорганизацию, применить на практике последние научные достижения, заняться хорошей практикой, помочь патологической анатомии занять подобающее ей почетное место среди других медицинских дисциплин. Он хотел испить эту чашу, и вот теперь О’Доннелл подносит ее к его губам.
В следующий момент его охватил страх. Коулмена ужаснула мера ответственности, которая ляжет на его плечи. До него вдруг дошло, что над ним не будет старшего товарища, способного освободить его от принятия решения; последний выбор — окончательный диагноз — будет за ним одним. Сможет ли он выдержать этот груз? Готов ли он к этому? Он еще молод; если захочет, сможет еще несколько лет оставаться на вторых ролях. После этого перед ним еще будут открыты все возможности, времени хватит с избытком. Но одновременно он понимал, что отступать ему уже некуда, что он уже взвалил на себя бремя ответственности — с того момента, когда переступил порог клиники Трех Графств.
— Да, — ответил он, — если мне предложат эту должность, я ее приму.
— Уверен, вам ее предложат. — О’Доннелл улыбнулся и продолжил: — Хотелось бы вам задать один сугубо не медицинский вопрос. Ответите?
— Если смогу.
— Скажите, что для вас медицина и эта клиника?
— Это трудно выразить словами, — ответил Коулмен.
— Но все же попробуйте.
Дэвид Коулмен задумался. Да, были вещи, для него непреложные, но он даже мысленно никогда не облекал их в слова. Но теперь, видимо, наступило время точно их определить.
— Что касается медицины… — медленно начал он. — Все, что есть в медицине — врачи, сестры, лаборанты, медицинские технологии, — существует ради лечения и исцеления испытывающих страдания. Иногда мы забываем об этом. Мы погружаемся в медицинскую науку, стремимся улучшить медицинские технологии и не помним, что все это имеет только одно оправдание своего существования — если служит здоровью людей. Людей, которые приходят к нам за помощью. Ну, а клиника… Наша клиника предоставляет такое поле деятельности для служения медицине и тем, кто в ней нуждается… Я, пожалуй, не очень четко все изложил.
— Нисколько, — возразил О’Доннелл. — Вы прекрасно все сказали.
Внутренне О’Доннелл торжествовал. Интуиция его не подвела, он сделал правильный выбор. Он был уверен, что они превосходно сработаются — он как главный хирург и Коулмен как руководитель патолого-анатомиче-ской службы. Они будут вместе строить и созидать, и благодаря их усилиям клиника Трех Графств будет становиться все лучше и лучше. Не все, что они сделают, окажется совершенным; так не бывает. Неизбежны промахи, провалы и неудачи, но в любом случае у них одна цель, они единомышленники. Им надо держаться друг за друга. Коулмен моложе. В одних сферах пригодится опыт О’Доннелла, в других — современные стремления Коулмена. За последние недели главный хирург понял, что до катастрофы можно докатиться разными путями. Но отныне он будет бороться с самоуспокоенностью и рутиной на всех фронтах, и его правой рукой станет молодой доктор Коулмен.
Ему в голову внезапно пришел еще один вопрос.
— Еще одно: как вы относитесь к Джо Пирсону и его уходу?
— Не знаю, — честно ответил Дэвид Коулмен. — Я до сих пор не разобрался в моем к нему отношении.
— Это неплохо — иногда сомневаться и испытывать неуверенность. Помогает сохранить гибкость мышления. — О’Доннелл улыбнулся. — Думаю, есть несколько вещей, которые вам будет интересно узнать. Я разговаривал с некоторыми ветеранами клиники, и они рассказали мне то, о чем я не имел никакого представления. За тридцать два года работы Джо Пирсон сделал для клиники очень много. Большая часть его заслуг забыта, а люди, подобные мне и вам, вообще о них не слышали. Оказывается, именно он организовал в клинике отделение переливания крови. И тогда у него нашлось множество противников. Это он учредил комитет по тканям. И в этом он столкнулся с сильным сопротивлением, однако довел дело до конца. Это позволило улучшить качество хирургической помощи в клинике. Занимался Джо и наукой. Он исследовал причины и распространенность рака щитовидной железы, и многие его взгляды стали теперь общепринятыми, хотя мало кто помнит, что впервые их высказал Джо Пирсон.
— Я не знал, — признался Коулмен. — Спасибо, что рассказали.
— К сожалению, такие вещи забываются. В лаборатории Джо тоже внедрил много нового — новые анализы, новое оборудование. К несчастью, с годами он утратил волю к новаторству — перестал расти и предпочел ехать дальше по наезженной колее. Иногда такое случается.
Коулмен вдруг подумал о собственном отце. Вспомнил об антителах к резус-фактору, которые убили детей Джона Александера, вспомнил об отце, который назначал Элизабет переливания крови без учета резус-принадлежности пострадавшей и доноров, несмотря на то что медицина уже знала об опасности резус-несовместимости.
— Да, — согласился он, — такое действительно случается.
Мужчины встали и направились к двери. Когда они вышли в коридор, О’Доннелл вдруг тихо сказал:
— Все мы должны сочувствовать друг другу. Никогда не знаешь, когда сочувствие потребуется тебе самому.
— Кент, у тебя очень усталый вид, — сказала Люси Грейнджер.
Близился вечер. О’Доннелл стоял в коридоре и не заметил, как рядом с ним остановилась неслышно подошедшая Люси.
«Дорогая моя Люси, — подумал он, — надежная, добрая, нежная». Неужели всего неделю назад он всерьез хотел уехать из Берлингтона и жениться на Дениз? Сейчас все это казалось ему какой-то романтической игрой, от которой не осталось и следа. Его место здесь, здесь и в горе, и в радости найдет он свое предназначение.
Он взял ее за руку.
— Люси, — попросил он, — давай не будем откладывать нашу следующую встречу. Нам есть о чем поговорить.
— Хорошо. — Она ласково улыбнулась О’Доннеллу: — Можешь завтра пригласить меня на ужин.
Они бок о бок пошли по коридору. Как уверенно он себя чувствует, когда она рядом. Он взглянул на ее профиль и вдруг понял, что впереди их ждет много счастливых дней. Конечно, им понадобится время, чтобы притереться друг к другу, но свое будущее они обретут только вместе.
А Люси подумала: «Мечты иногда сбываются. Может быть, и моя скоро сбудется».
В патолого-анатомическом отделении сумерки наступали рано. Такова была пена, которую они платили за нахождение в подвале. Дэвид Коулмен решил, что первым делом постарается перевести отделение в более подходящее место. Патологическая анатомия должна перестать ютиться в чреве клиники; свет и воздух требовались ей не меньше, чем другим отраслям медицины.
Он вошел в кабинет и увидел сидевшего за столом Пирсона. Старик выгребал содержимое из ящиков.
— Удивительное дело, — сказал Пирсон, — сколько хлама может накопиться за тридцать два года.
