Олег дозвонился на удивление быстро, но Резо дома не оказалось. Пожилая женщина с сильным грузинским акцентом сообщила, что ее сын Резо собирается в Россию на свадьбу дочери. И сейчас его дома нет: – Может быть, уже уехала. Мы его с утра не видел.
– Ваш сын мог уехать не попрощавшись? – Удивился Голенев.
– Конечно, могла. Это зависит, когда Резо достанет бензина, чтобы катить в Тбилиси. Бензин наш люди теперь достать трудно. И продается она далеко. Резо нет смысл возвращать домой, чтобы сказать мне «нахомдис» или «гомарджоба».
Олег отключил связь и задумался. Вот он сидит в доме самого близкого человека, ближе ему только жена, которая сейчас в больнице. Ира осталась возле Нино в качестве сиделки. А Руфина Абрамовна в сиделки уже не годится. Молодец, что за собой следит и дом содержит в чистоте. Хотя каждую неделю детдомовцы ее навещают и всю тяжелую работу по дому делают. Недаром она была бессменным директором приюта больше трех десятков лет. Уж кто-кто, а Руфина Абрамовна по себе знает, что такое национальная ненависть. Старая еврейка пережила и сталинский антисемитизм, и фашистов, которые ее расстреляли, да убить не смогли, и много еще чего. Но она помнила и доброту русских людей, которые с риском для собственной жизни прятали ее по подвалам, выхаживали от ран, кормили с рук, отбирая последний кусок у собственных детей. Эта женщина много повидала, и превратила свои знания в терпимость, что и есть высшая мудрость на этом свете.
– Ну, что тебе ответили грузины, мой мальчик? – Спросила Межрицкая, когда пауза слишком затянулась.
– Кажется, мама, Руфа, он уже едет сюда. Едет на свадьбу к дочери, а приедет к больничной койке.
– Тогда сам все и узнает. Постарайся, таки помочь ему, чем сможешь. Большего, ты сделать все равно ни в состоянии. Кстати, как Леня? Как я, таки, понимаю, это его любовь в больнице?
– Переживает, но старается казаться мужчиной. Знаю, что даже если Нино останется на всю жизнь инвалидом, от брака сын не откажется.
– А вот этого, чтоб ты знал, я могла и не слушать. Сама, таки, догадалась бы. Ты же его воспитал…. – Улыбнулась старушка и погладила бывшего воспитанника по короткой седеющей стрижке. Для нее он по-прежнему оставался сиротой, которому нужны слова утешения и ласка.
* * *
Темно-синий БМВ с затемненными стеклами катил по трассе чуть резвее трактора. И причина не в двигателе, способном гнать представительский лимузин за двести миль в час, и не в пассажирах, страдающих от скоростной гонки. Водитель ехал медленно, чтобы не пропустить едва заметный поворот. Никаких указателей к бывшему лесному хозяйству, излюбленному месту отдыха прежних чиновников районного масштаба, не существовало и раньше. А теперь новый частный собственник свои владения и вовсе не афишировал. Проселок, что сворачивал с трассы, от редкого пользования порядком зарос и стал вовсе не приметен. В лимузине, помимо шофера, ехали двое. Москвич – Сергей Петрович Борзаков и житель Глухова Борис Аркадьевич Завалишин. Москвич прибыл сюда на акцию номера газеты «Русский набат». Этот номер был оперативно приурочен к пожару православного Храма в провинциальном городе и входил в план широкой акции РДР. Акцию готовили заранее, и столичный политик приехал проследить за ее проведением и дать оценку местному лидеру партии Борису Завалишину, а главное его протеже Александру Артемьевичу Нутякину. От выводов москвича зависела судьба чемоданчика. Саквояж господин Борзаков привез с собой из Москвы, и не выпускал из рук и на минуту. Сам чемоданчик, хоть и был выполнен из натуральной кожи, особой ценности собой не представлял. Ценен он был содержимым. В его чреве путешествовали полмиллиона долларов. И эти деньги, в зависимости от выводов москвича, должны были либо остаться в глуховском филиале РДР, либо вернуться в столицу и осесть в банке штаб квартиры упомянутой партии.
Наконец нужный поворот водитель обнаружил и медленно свернул на поросший высокой травой проселок. Под «брюхом» машины раздался шум от жестких сорняков. Они скоблили днище, заставляя москвича морщиться. Завалишин, тронув Борзакова за плечо, продолжал развивать тему, начатую еще на трассе:
– Если бы не этот афганец, можно было ставить батюшке твердую пятерку. А так, я полагаю, четверку, господин-товарищ Нутякин заработал. Народу для этой дыры собрал много.
– Хули толку? – Ответил Борзаков. Имея внешность солдата, он не любил дипломатничать и рубил с плеча.
– Не скажите, Сергей Петрович. – Возразил Завалишин, которому выпускать полмиллиона долларов вовсе не хотелось: – Давайте, господин-товарищ, попробуем судить о деяниях наших путем очков, или баллов. Во-первых, церквушку Нутякин сработал грамотно. Во-вторых, именно поэтому граждане не усомнились в виновности иноверцев. В-третьих, информационный момент Сашок организовал вполне пристойно, отчего и толпу собрал внушительную. И двинул ее на правое дело тоже вполне грамотно. Ну, столкнулся с местным авторитетом? Да, его активисты не были к этой встрече готовы. Но грузинскую обезьянку искалечили? Думаю, очков семь по десятибалльной системе ему можно ставить. А это, господин-товарищ Борзаков, оценка хорошая.
Обладатель саквояжа нацелился возразить, но машина остановилась и он, опустив кнопкой затемненное стекло, выглянул в лес – дорогу им преградила поваленная ель. Водитель вышел, потянул дерево и, прикинув, что в одиночку не справится, кликнул пассажиров:
– Господа, извиняйте, но помогайте. Иначе простоим до ночи.
Сергей Петрович грязно выругался, но вышел на помощь первым. За ним из салона нехотя вылез Завалишин.
– Да, господа-товарищи, за дерево на дороге Сашке жирный минус. Проселок перед приездом начальства нужно проверять лично.
Отреагировать на его слова Борзаков не успел. Из ближайшего ельника ударили автоматные очереди и все трое полегли прямо на ель.
Автоматчики свое дело знали, ни одна из пуль лимузин не зацепила. Последовавшая за выстрелами тишина длилась недолго. Скоро лес оглушил треск двигателей и два десятка четырехколесных скутеров вылетели на дорогу. Один из них гнал за собой прицеп вполне солидного размера. Наездники спешились, быстро погрузили в него трупы и, дождавшись, пока другие освободят дорогу от ели, тут же умчали. Один из водителей ATV уселся за руль БМВ, и через пять минут от засады не осталось и следа.
* * *
Пекарь Нодар нагнулся в горячее жерло хлебной печи, обжигая привычные к жару пальцы, добыл по очереди три горячих лепешки, бросил на стол и, вытирая вспотевшее лицо суровым полотенцем, улыбнулся покупателю: – Как хорошо, батоно Резо, что ты вернулся. Мы тут о тебе не раз говорили. Переживали, как ты там… в России.
– Спасибо, дорогой, все в порядке. – Улыбнулся ему в ответ покупатель и, прихватив душистый горячий хлеб, поспешил на улицу.
После того как Резо прилетел домой, ни родственников, ни друзей он еще не видел. Не то, чтобы избегал специально, но и встреч не искал. Оставив Нино в российской провинции, не слишком хотел рассказывать кому-либо об этом. Сам он дочке верил и понимал, что поступил так, потому что новые друзья показались ему людьми во всех отношениях достойными. Но здесь, в Кутаиси о русских говорили плохо. Сосед Резо, Левон, тоже учитель и человек образованный, по приезде спросил, как ему показалось в России? Резо ответил, что там, как и везде, люди разные. «Нет, они люди плохие» продолжал настаивать сосед: «Они наших гонят. Преследуют тех самых грузин, что уехали к русским за помощью. Так хорошие люди не поступают. А еще православные христиане»? Возражать против этого было трудно, и Резо старался споров избегать. Особенно его утомляли постоянные рассуждения соотечественников о том, что Грузия вошла в лоно православной церкви много веков раньше русских. В остальном Резо своим путешествием остался доволен. Денег он из России привез достаточно, и еды в доме хватало. Правда, электричество гасло по нескольку раз в сутки, и телефон работал не всегда, но к этому грузины уже начали привыкать.
