– Хочешь, уди. Червяки в банке остались.
– Спасибо, может, и поужу на вечерней зорьке. Сейчас рыбачить поздно.
– Да, купальщики набегут, какая там рыба. – Согласился инвалид и рванул вниз по тропинке. Потом остановился, оглянулся на Голенева, посмотрел на него, размышляя, сказать или нет, махнул рукой и двинул к городу.
Олег уселся на пороге своего щитового жилища и проанализировал услышанное. Постникова он порицал за беспечность. А сам? Голенев прекрасно понимал, что бандит дал о себе знать не случайно. Совершив сделку с кооператором Павлом Вислоуховым, как бы сказала Руфина Абрамовна, он таки перебежал дорогу Кащееву.
Как ни чуток его сон, но он без оружия и без телохранителей. При определенном навыке подкрасться ночью и поджечь его деревянную обитель – дело нескольких секунд. Они с Хорьковым вмиг запалили каменные хоромы Турка, а тут щитовой домик. Олег вспомнил, что Постников выписал для охраны стройплощадки цементного завода сторожевых собак. Вот что ему нужно. Пес почувствует чужака издали и предупредит. А если Голенев готов к подобной встрече, его так просто не возьмешь.
Он запер дверь и быстро зашагал к городу.
«Тихон, наверное, уже вернулся со станции, и сидит в своем кабинете», – прикинул Голенев, но до мэра так и не дошел. Возле продовольственного магазина увидел здоровенную дворнягу. Когда остановился рядом, псина склонила на бок голову и посмотрела на него серьезными желтовато-карими глазами. Олег зашел в магазин и вернулся с куском вареной колбасы. Дворняга сделала в его сторону стойку и два раза вильнула лохматым, в репейниках, хвостом. Олег отломал кусок колбасы и протянул зверю. Псина сделала шаг, другой, словно оценивая намерения незнакомца: кто перед ней, случайный благодетель или искуситель с камнем за пазухой. Но камня не видно, а колбаса пахнет так вкусно. Собака решилась и угощение выхватила. Хвост тут же заработал на полную мощность. Голенев отдал дворняге оставшийся ломоть. Пес проглотил его мгновенно и лизнул человеку руку. Олег осторожно погладил собаку по голове:
– Пойдешь со мной?
Дворняга только что не ответила человеческим голосом, но вся ее суть выразила полную готовность следовать за ним хоть на край земли. Лишь бы на этом краю водилась вкусная вареная колбаса.
Дворняга оказалась кобелем, и новый хозяин нарек ее в честь афганского перевала Саланг, опустив букву «г» для удобства произношения. Через два часа напряженных учебных занятий Салан умел сидеть у ноги, лежать и приносить палку. Оставалось проверить его охранные качества. Но и тут долго ждать Олегу не пришлось. Пес сидел, высунув язык, утомленный, но гордый своей сообразительностью и похвалой дрессировщика. Внезапно вскочил и забрехал в сторону речки. Олег подошел к обрыву и увидел Тоню. Девушка плыла на спине посередине реки. Плыла, медленно шевеля руками, как большая ленивая рыба.
– Тоня! – Крикнул Голенев и моментально скатился вниз. Салан рванул за хозяином и чуть не ввалился в воду. Тоня тоже увидела Олега, помахала ему рукой, перевернулась и, быстро рассекая воду, поплыла к ним. Плавала Тоня легко, вовсе не по-женски, подгребая под себя, а хорошим размашистым брасом. Пес продолжал брехать, но тон его стал дружелюбнее. «Соображает», – понял Олег и погладил собаку по холке.
Тоня с его помощью выбиралась на крутой берег:
– Не думала, что вы дома.
– Мы, кажется, договорились на «ты», напомнил Голенев.
– Да, прости… Я еще не привыкла. А это кто с тобой?
– Это Салан. Мой друг, сосед по Вороньему холму и, надеюсь, сторож.
– Привет, Салан. Можно я на тебе покатаюсь? – Не получив ответа, она мгновенно оседлала дворнягу. Пес от неожиданности присел, и они оба свалились с обрыва. Тоня пискнула от неожиданности, потом расхохоталась и, приглашая за собой собаку, поплыла к середине реки, Салан немного проплыл с ней, развернулся и, держа нос над водой, поспешил назад. Выбравшись на берег, он обдал своего хозяина фонтаном брызг и радостно залаял. Тоня вернулась, забралась на обрыв и устроилась загорать. Олег прилег рядом. Салан покрутился и устроился между ними. Голенев приподнялся, чтобы увидеть лицо девушки:
– А я тебя ждал.
Она не ответила и прикрыла глаза. Он решил, что она задремала и ответа не последует. Прошло несколько минут. Она ответила:
– Я не хотела тебе надоедать, а увидеть хотела. Думала, проплыву мимо, прогляжу на твой домик. Вдруг ты выскочил…
– Это Салан. Он мне сказал про тебя.
– Он хороший.
Пес навострил уши, словно догадался, что речь про него.
– Ты хороший. – Повторила Тоня.
Дворняга вильнула хвостом, и положила голову ей на живот.
– Хороший, но наглый. – Рассмеялась девушка, но пса не прогнала.
– Я бы с удовольствием поменялся с ним местами.
– Ревнуешь?
– Конечно. Чем я хуже?
– Два кобеля это уже слишком. – Она резко поднялась, разбежалась и сиганула с обрыва. Пес тоже вскочил, громко залаял, но в воду прыгать не пожелал. Олег потрепал дворнягу по мокрой шерсти и долго смотрел Тоне вслед. Она уплыла далеко, где-то за мысом выбралась на берег и вернулась с пакетом:
– Тут весь мой гардероб. Можно, я у тебя в домике переоденусь?
Он распахнул перед ней свою обитель и вошел следом. Она промолчала. Олег обнял девушку. Ее еще не просохшая после купания, гладкая прохладная кожа вызвала в нем бешеное желание.
– Закрой дверь. – Попросила она тихо. Он закрыл, отметив краем глаза озабоченный взгляд Салана. Пес смотрел на него, как бы вопрошая «А мне что делать?». Но ответа хозяина не дождался.
Олег снова обнял Тоню, приспустил верхнюю часть ее купальника и поцеловал грудь. Она задрожала, тоже обняла его и прошептала:
– Купальник мокрый. Я сниму.
Он помог, опустился на колени и стал целовать ее ноги, бедра, прижался щекой к ее животу. Она погладила его жесткие, седеющие на висках волосы. Так они, осторожными, нежными движениями, едва прикасаясь друг к другу, знакомились заново. Больше сдерживать страсть он был не в силах. Рассудок уступил зову природы, осталось только его мужская жадность, и тихая радость ее женского естества от его яростного натиска. Постепенно страсть проснулась и в ней. Она отвечала, сперва исподволь, словно стесняясь своей проснувшейся плоти, затем так же яростно, как он. Теперь они стали равными в этом танце любви, придуманной Богом для продолжения жизни, и заклейменного ханжами всех времен и народов.
Они выдохлись вместе, но продолжали жить одним целым. Теперь их удерживала не страсть, а тихая ласковая благодарность мужчины и женщины от обладания друг другом. Он гладил ее, изучая кончиками пальцев каждый изгиб ее ног, рук, шеи. Они смотрели друг другу в глаза, и взгляды ласкали самые глубины их душ. Говорить не хотелось. Любое слово только бы разрушило этот хрупкий сплав вселенской нежности.
