Имя Шагала значилось в списке, составленном Альфредом Барром-младшим, директором Музея современного искусства в Нью-Йорке. Оно там фигурировало наряду с именами Пикассо, Эрнста, Матисса, Ман Рея, Кандинского, Руо, Дюфи, Массона, Клее, Липшица и других художников. Все они получили официальное «приглашение» организовать в музее выставку своих работ.
По дороге в Горд Фрай и Бингем обогнали два грузовика с немецкими солдатами, направлявшимися в Экс. Сохранились записи Фрая о двух выходных днях в начале марта, когда они с Бингемом были в Горде и обсуждали приготовления к спешному отъезду Шагала из Франции. Примечательно, что Шагал то и дело интересовался: «Есть ли в Америке коровы?» Эту фразу пытались толковать по-разному. Я полагаю, этим вопросом, судя по тому, как часто он его повторял, Шагал хотел сказать: «Будет ли у меня тема для творчества в Америке?» или «Смогу ли я писать?» Не стоит забывать, что Шагал не говорил по-английски.
Фрай восхищался Шагалом, хотя и писал, что тот «в душе совсем ребенок, тщеславный и простодушный». Однажды ночью в Марселе Фрай с Шагалом попали под бомбежку. Они сидели на темном вокзале Ноай и слушали, как с глухим уханьем рвутся британские бомбы и бьют французские зенитки. Шагал и Фрай выглянули наружу, увидели черное небо, исполосованное лучами прожекторов, но патруль прогнал их обратно в укрытие. Через несколько недель Шагал сказал Фраю, что после его отъезда в Америку тот может прятать других беженцев в его доме.
В октябре 1940 года глава марионеточного правительства Виши маршал Петен издал антиеврейские законы. Для Шагала они стали последним предупреждением. Отныне евреи-иностранцы могли быть интернированы в лагеря, алжирские евреи лишались французского гражданства, и многие из них отправились в концлагеря в Сахаре. Шагала, французского еврея, некоторое время не трогали, но в конце концов он утратил свое гражданство. Через полмесяца после визита Фрая и Бингема в Горд правительство Виши основало Комиссариат по еврейским вопросам, который возглавил знаменитый антисемит Ксавье Валла. Всех евреев обязали зарегистрироваться. Еврейская собственность, в частности дом Шагала, подлежала «ариенизации», то есть должна была быть передана в руки неевреев. Именно в это время Шагал приехал в Марсель. Здесь, не то проявив дальновидность, не то не желая расставаться с местами, где был счастлив, он настоял на том, чтобы ему выдали вместе с выездной въездную визу. В середине апреля 1941 года Шагала задержали в отеле «Модерн» «как лицо, похожее на еврея». По счастью, Беллу не арестовали. Она немедленно сообщила о случившемся Фраю, и тот сразу же пришел на помощь. Он позвонил в полицейский участок в Бишоприке, заявил протест и пригрозил написать в «Нью-Йорк таймс». Надо иметь в виду, что между режимом Виши и правительством США были установлены полноценные дипломатические отношения, и мнение американцев имело вес. На полицейских произвел определенное впечатление выданный Шагалу диплом Карнеги (на Международной выставке Карнеги в Питтсбурге в 1939 году картина «Обрученная» была удостоена третьей премии), однако решающую роль сыграла угроза Фрая устроить международный скандал. Шагала спешно отвезли в отель. Хотя еще несколько недель — и художник оказался бы в концентрационном лагере Дранси, французском транзитном пункте для отправки в Освенцим.
Седьмого мая 1941 года Шагал и Белла пересекли испанскую границу. А через четыре дня уже находились в Лиссабоне и были готовы к отплытию. Благодаря неимоверным усилиям Иды и ее заграничных друзей все картины и рисунки Шагала были упакованы в чемоданы и ящики для отправки в Нью-Йорк. Германское посольство в Испании предприняло попытку конфисковать груз, однако вмешательство симпатизирующего Шагалу администратора Прадо сорвало этот план. Белла была глубоко опечалена расставанием с Францией, она словно предчувствовала, что уже больше никогда не увидит этой страны. Через несколько дней после того, как корабль Шагала оставил Лиссабонский порт и взял курс на Нью-Йорк, германские консульства в разных странах получили извещение о том, что в преддверии «окончательного решения еврейского вопроса» Герман Геринг запретил эмиграцию евреев со всех оккупированных территорий, включая Францию.
Благодаря мужеству, стойкости и находчивости Вариана Фрая жизнь Шагала, его семьи и многих других людей была спасена. Посвященную Фраю памятную табличку можно увидеть в Яд Вашеме, мемориальном комплексе жертвам Холокоста в Израиле. Тем более печален тот факт, что когда в середине 1960-х Фрай попросил Шагала об услуге, то получил отказ. Фрай жил в Коннектикуте и сотрудничал с Международным комитетом спасения, занимавшимся сбором средств для беженцев в разных странах. Задачей Фрая было собрать «по случаю 25-летней годовщины бегства от Гитлера» портфолио гравюр, созданных художниками — бывшими беженцами. С отказом Шагала Фрай не мог смириться целых три года. Быть может, утешением ему служило то, что на его стороне была Ида. В письме к Фраю она назвала поведение отца позорным. В конце концов Шагал уступил, но было уже поздно. Вариан Фрай скончался в сентябре 1967 года, за три года до появления собрания литографий.
12. Нью-Йорк
Шагал, как и многие другие до и после него, считал Нью-Йорк чем-то вроде нового Вавилона. Ему было пятьдесят три года, когда он впервые ступил на людные, похожие на глубокие ущелья улицы этого города, где, чтобы увидеть крыши домов, приходилось задирать голову.
Было некое преимущество в том, что он приехал сюда уже сложившимся художником, с солидной репутацией и целым ворохом картин. Пьер Матисс, сын Анри Матисса, открывший престижную галерею на Мэдисон-авеню в Манхэттене в 1931 году, встретил семейство Шагалов на пристани и отвез в гостиницу. Он сразу же подписал с Шагалом контракт, гарантировавший художнику ежемесячный доход в 350 долларов, и начал подготовку к ноябрьской выставке ранних произведений Шагала. Но даже при относительной финансовой стабильности Марк и Белла не чувствовали себя здесь уверенно. По приезде они сменили три отеля и наконец сняли квартиру в доме № 4 на Восточной Семьдесят четвертой улице.
В шумной разноголосице многонационального города Шагалу было легче освоиться среди говоривших на идише жителей Нижнего Ист-Сайда — здесь можно было почитать, купив в киоске, свежие выпуски газеты «Форвертс» («Вперед») и других изданий на идише, откуда он черпал последние новости. Он был рад перекинуться словом с французскими и русскими эмигрантами-художниками, обычно собиравшимися в галерее Матисса. Во многом благодаря усилиям Вариана Фрая Нью-Йорк стал вторым домом для многих европейских художников, таких, как Фернан Леже, Жан Элион, Осип Цадкин, Пит Мондриан, Марсель Дюшан, Жак Липшиц и Андре Бретон — сюрреалист, с которым Шагал когда-то был на ножах. Шагал встречался с ними в манхэттенских галереях и мастерских. Супруги Маритен, которые тоже жили в Нью-Йорке, были здесь, вероятно, самыми близкими друзьями Марка и Беллы, наряду еще с одной литературной семьей — Клэр и Иваном Голль.
Но попадались и новые лица — например, скульптор Александр Колдер и искусствовед Мейер Шапиро. Колдер, этакий увалень и при том такой же ребячливый, как Шагал, владел мастерской в Нью-Престоне в штате Коннектикут, где Шагал снял летний домик. Шапиро, в свои тридцать семь лет занимавший кафедру профессора в Колумбийском университете и пользовавшийся непререкаемым авторитетом как критик, восхищался работами Шагала — правда, с точки зрения самого художника, совсем не за то, за что следовало. Шапиро слишком преувеличивал литературно-иллюстративный аспект шагаловских работ — автора такой упрощенный подход обижал, поскольку сам он считал свое творчество сродни мистике, чем-то вроде откровения свыше. Однако к 1941 году былые обиды успели забыться, и Шапиро, родившийся в Литве и живший в США с трехлетнего возраста, оказал Шагалу поддержку, помогая освоиться в новой американской действительности.
