– В 1948-м – постановлением Совета министров № 672 за подписью Сталина, было принято решение: – «Безыдейные, антинародные, формалистические произведения буржуазного искусства, подлежат изъятию. Чудо, что шедевры, низвергнутые, запрещённые к показу, не уничтожили, не пустили с молотка, а просто поделили – между Пушкинским и Эрмитажем. Небольшая толика их досталась и провинциальным музеям Советского Союза.
«Был замечательный аргумент, что на Западе наше советское искусство не выставляют, отдельного музея нет. Так что мы им здесь будем отдельный музей делать?»
С десяток картин западных мастеров попали и в музей нашего славного городка.
Среди них и «Портрет неизвестной дамы» к нам пожаловал. С тех пор и висит, рядом с остальным московским даром.
– Говорят, картину уже один раз похищали, было такое? – Хельга протянула директору ксерокопию с милицейского протокола, датированного 1962 годом.
Директор поправил на носу очки с толстыми линзами и стал внимательно изучать документ.
– К сожалению, я в те годы ещё совсем малым пацаном был. Тем не менее, я хорошо помню, что в городе творилось, что-то страшное. После этих событий, меня родители к родне в областной центр отправили, от греха подальше. Так, что в отношении той кражи у меня, как у вас говорится, стопроцентное алиби. С тех пор, слава богу, в нашем музее никаких криминальных случаев не было. Скажите, пожалуйста, ваши товарищи ещё не установили, подлинник у нас все это время висел или копия. Я сколько лет мимо этой дамы проходил, да и вообще глаз у меня намётанный, однако и мысли не возникло, что на стене подделка выставлена.
В это же время, в другом городе, Марго пыталась уложить младшую дочку Дашеньку в постель. Врачи настоятельно рекомендовали для девочки ежедневный, обязательный дневной сон. Однако Даша вертелась и крутилась в кроватке, намереваясь вообще с неё слезть. При этом девочка как обычно не произносила ни слова, только тихо «гугукала» в знак протеста.
Маргарита, с прискорбием осознала, что не знает ни одной детской песенки и никогда не пела их детям. Старшую дочку Лилию, она удочерила, когда ей уже исполнилось двенадцать лет. Не придумав ничего лучше, женщина стала рассказывать девочке о событиях последних дней.
– Понимаешь доченька, так уж вышло, что твоей маме приходится время от времени заниматься делами о хищении икон и картин. Однажды из нашего храма икону святого Иоанна Кронштадтского умыкнули, а потом, из местного музея, картины старых мастеров стырили, ещё вдобавок и изрезали. А теперь вот совсем непонятное дело твоей маме перепало. Висит доченька в далёком городе, музее старинная картина, много лет висит. А потом вдруг оказывается, что она не настоящая, совсем значит, поддельная. Ты доча, меня слушаешь? Эксперты говорят, что краску красного цвета в разные столетия по – разному изготовляли. Например, в старину, из морского моллюска пурпур делали, а в советском союзе её получали, путём различных химических реакций. Так вот картину, которая висит в Новореченском музее, вовсе не француз де Лараж написал, а неизвестно кто. Потому, что краски на портрете совсем даже наши, советские, а трещинки получились от того, что картину сначала нагревали, а за тем на мороз выставляли. Понятно тебе, моё золотко. Девочка ничего не ответила, она тихо посапывала, свернувшись калачиком, прижав к своему худому тельцу, красивого мягкого зайца, почему-то ярко синего цвета.
Женщина поднялась и накрыла спящую девочку пледом.
– Дарёнка, я даже не успела тебе рассказать, что в связи с открывшимися фактами, наконец – то возбуждено уголовное дело, все как полагается. Однако я теперь знаю, какую песенку петь тебе на ночь. Спи доча, пусть тебе приснится красивая картина, подлинник и в хорошей раме – про себя подумала женщина. А вслух, тихо произнесла.
– Вот когда Лилька народит мне внуков, я буду такой умелой бабушкой, ну прямо как Вера Марковна.
Глава 5
Виктор Викторович Половинкин внимательно изучил все материалы, полученные от Силуянова. По ксерокопии квитанции о покупке картины, в областном художественном салоне, которую гражданин одной из стран ЕС предъявил на таможне, а так же задействовав свои старые связи в следственных органах, он довольно быстро разыскал продавца натюрморта под названием «Обед жильца коммунальной квартиры» и сейчас ожидал его за столиком одного уютного кафе.
– Владимир Терентьевич Ткачёв, заядлый коллекционер живописи и антиквариата представился вошедший.
– Присаживайтесь, пожалуйста – предложил Половинкин. – Хочу сразу вам сообщить, что я частный детектив, поэтому, если вы сочтёте нужным, то можете не отвечать на мои вопросы. Это ваше право. Но в этом случае, вам, безусловно, их зададут в прокуратуре или Следственном комитете.
– Мне скрывать совершенно нечего. Я ничего противозаконного не делал. Так, что спрашивайте, раз у вас такая работа.
– Скажите, вы ведь коллекционер, следовательно, у вас должен быть широкий круг знакомых, почему вы решили продать эту картину через художественный салон.
Извините, но я навёл о вас справки и выходит, что никогда раньше вы свои вещи через салоны не продавали. Так в чем же дело?
– Вы совершенно правы – несколько смутившись, ответил Ткачёв Коллекционеры обязательно что-то продают и что-то покупают. Иначе вообще не было бы никакой коллекции. Но этот злосчастный натюрморт, все мои друзья и знакомые знают как «облупленного». Никому из наших, он совершенно не нужен, даже задаром. Вот я и отнёс его в салон, а что здесь преступного.
– Преступного здесь ничего нет. Несколько странно то, что буквально на следующий день картину купил один иностранец. Выходит, он разглядел в картине, что-то ценное, вы так не считаете.
– Да не было в ней ничего ценного. Обычный «совковый» натюрморт и все. Может быть, ваш иностранец как раз такие картины и коллекционирует. Мало ли в мире чудаков. Я – то тут причем. Я сдал, он купил. Я его и в глаза никогда не видел.
– Три тысячи рублей, которые выплатил вам художественный салон за картину, вас устроили.
– Ну, да. Рама от картины примерно столько и стоит. Хорошая, между прочим, рама, добротная.
– А вы сами, за сколько эту картину покупали, не помните.
– Так я её и не покупал вовсе. Мы менялись с одним товарищем десять картин на десять. Вот он мне её и «втюрил», для счета. Нельзя же десять картин на девять менять, у нас так не принято.
Половинкин достал из папки фотографию картины, сделанную на таможне.
– Это она?
Ткачёв повертел в руках снимок.
Вроде как она, по фотографии трудно точно определить. Но кто её будет подделывать. Рама точно моя, узнаю.
Он поднёс фотографию, прямо к носу. Казалось, что ещё минута, и он будет ощупывать полотно пальцами.
– Нет не моя картина. Моя все же жила, там, на продуктах краски играли, а здесь ерунда какая-то. Хотя может быть это свет такой в помещении. Знаете, перевесишь картину в другое место и словно другое полотно перед тобой. Вы покажите мне картину, и вам точно скажу это моя бывшая или подделка. Вот уж никогда бы не подумал, «что натюрморт» будут подделывать. Чудны дела твои господи.
