— Так! — отвечаю ему. — Я убиваю хромоногого перед передачей ему Натальи, а потом добираюсь до вас!
— Помнишь сказку о фениксе? Дело-то, идея, останутся. Наши места займут другие и постараются справиться с тобой как-нибудь нетрадиционно. Наташу, правда, на какое-то время ты спасешь.
Андрей замолчал и занялся сигаретой. Борис пыхтел, выкатив глаза. Я со вздохом опустила голову лбом на руки — поза усталости и размышления. А сама скалила зубы в улыбке, уткнув нос в пыльную столешницу. Не знаете вы, ребята, Ивановой! Держите меня четверо, я падаю! А когда прошло время, достаточное для того, чтобы накуриться досыта, проговорила, не поднимая головы:
— Я Наташу этому ублюдку не отдам!
И замолчала опять, проверяя мысленно, достаточно ли правдоподобно кладу голову под топор, для того чтобы сообразили они, какая удача плывет к ним в руки, поверили и согласились на мой вариант — вариант Татьяны Ивановой, не сумевшей справиться со своей женской сентиментальностью.
— Не хочу я, — приподнялась и глянула на них тяжким взглядом, — чтобы он касался ее своими щупальцами. Я убью ее сама. Быстро и легко. А потом его.
Андрей медленно встал и отошел к окну, заложив руки в карманы брюк.
— Его брошу среди улицы, а ее отвезу к Владимиру Степановичу Шадову.
Я вернула голову на руки, и дальнейшее прозвучало в стол, глухо:
— А объясню все так, что, мол, бывают неудачи и у Татьяны Ивановой.
Откинулась на спинку стула и прикинула, покусывая губу, не слишком ли просто согласилась, правдоподобно ли прозвучало согласие на поражение? Выходило — не очень. Но они, очарованные открывающейся перспективой, не обратили на это внимания. Сияли их глазоньки, когда переглянулись они, пересылая друг другу свою радость. Деловые подонки!
Я поднялась, взяла сумочку, как мешок с кирпичами, закинула ремешок на плечо.
— Татьяна! — вякнул Борис голосом, ставшим вдруг неестественно тонким, но осекся, повинуясь резкому, запрещающему жесту Андрея.
— Устройте мне встречу с хромым, — потребовала, глядя на них исподлобья, — сегодня, часов в пять, скажем, в баре у консерватории. Только чтобы без вас! Я вас долго теперь видеть не смогу, господа небожители!
Повернулась и вышла, ступая медленно на каблук всей тяжестью тела. Они молчали за моей спиной, не проронили ни звука, будто безлюдной была сзади комната, плотно уставленная канцелярской мебелью.
Видок у меня был еще тот, если петрушку, бегавшего докладывать обо мне братьям, подняла на ноги неведомая сила, когда я остановилась напротив него, размышляя, отдаться ли порыву и врезать ему по рогам или уйти тихо. Спасло его то, что он осмелился-таки глянуть мне в глаза. Стало стыдно и противно одновременно. Убогих и слабых бить просто!
Спускаясь по лестнице, я осознала, как плотно прилипла ко мне маска обреченности, созданная экспромтом и надетая, чтобы убедить братьев-разбойников в своей искренности. А осознав, избавилась от нее без труда, скинула, и весело стало, как представила, что могло бы произойти с фофаном, поддайся я дурному расположению духа.
Сдерживая шаг, прошла под старыми тополями, открыла машину и села за руль, устроила затылок на подголовнике.
Блестяще! Схема, предложенная только что Синицыным, не оставляла Шадову никаких шансов на спасение. Получилось бы так, что Наташу отправила на тот свет Татьяна Иванова, взявшаяся помочь Шадову в его делах с надоевшей фирмой. Тут конец и ему, и мне, верный и безвариантный. Этому и радовались, переглядываясь, Борис с Андреем. Да еще бесплатно списывается остающийся не у дел хромой.
Я глянула на здание заводоуправления. За комариной сеткой, в окне, на третьем этаже, тенью маячил Андрей. Он, кажется, помахал мне рукой перед тем, как я хлопнула дверцей и удалилась от этого скучного места на веки вечные.
Глава 6
Поучала я Бориса за бутылкой коньяка, говорила ему, что подобные делишки надо обделывать самим, без подручников и порученцев. А боишься измазать розовые ладошки — не берись, занимайся чем-то более спокойным. Выслушал меня Борис, понял все, человек он понятливый, посоветовался с братом утром, которое мудренее, и домудрили они до комбинации, в которой отведено место и мне. И ведь не сомневались, ангелы, в моем согласии. Чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, не так ли?
Нет, деньги — это, конечно, вещь, и чем больше их, тем лучше. И выгоды мира сего мне не по барабану, хоть душа у меня и романтичная. Но не учли эти ангелы того, что у меня есть еще и амбиции, и свое, личное, как у всякого умного человека, понятие о порядочности. Ну, порядочность — вещь интимная, обсуждению не подлежащая, а вот амбиции… В моей жизни бывало не раз, что выгода в раскладе ценностей стоит ниже результата, что иной раз я сама готова платить, чтобы устроить собачью жизнь для какой-нибудь сволочи, и, когда это удается — а удается это нередко, результат не имеет денежного эквивалента.
Так что напрасно ангелы настолько уверены были в моем согласии. А все оттого, что ущербны они по-своему. Деловые люди, куда деваться. Это их и погубит. И я знаю, как погубит, и помогу, насколько способна, тому, чтобы случилось это побыстрее.
Наконец-то я вывернула с неприятного мне Вишневского тракта на городскую магистраль и, влившись в потоки большого и малого транспорта, закупорив как можно более плотно окна салона, чтобы не надышаться до одурения ядовитыми выхлопами, покатила к центру, к набережной, желая сейчас одного — взять часовой тайм-аут, успокоить взбудораженные нервы и приготовиться к предстоящим мне действиям довольно жесткого характера. Работу с нервишками я начала прямо сейчас, не откладывая, и через некоторое время, успокоенные наполовину, мысли двинулись в другом направлении.
Кроме этих двоих, которых мне сейчас с трудом, но удалось вытолкнуть из своего внимания, я оказалась плотно связанной с Натальей, надежно запертой в подвале массажного салона; Владимиром Степановичем, должно быть мечущимся от непривычного для него чувства тревожной неуверенности по своему кабинету и изводящему секретаршу противоречивыми указаниями; с миссис Бланк, у которой своих забот выше бровей, а тут еще и мои, да такие настойчивые; и с хромоногим ихтиандром. А вот с ним-то сложнее всего, потому что руки чешутся, в ладонях зуд от желания сотворить для него непотребное. Он представляется мне неумолимой силой, направленной в одну сторону. Ведь чуть не убил меня, и об этом не забудешь!
Что ж, в любой силе всегда есть слабость. Ее я и поищу в нем сегодня, в баре у консерватории. Чрезмерная мстительность мне не свойственна, слишком она тупа, а лишение жизни, даже человека, зарабатывающего этим на хлеб насущный, как ни крути, все-таки грех. Другую щеку я подставлять ему не собираюсь, но и не собираюсь выполнять буквально обещание, данное в отношении его братьям Синицыным. Короче, будущее покажет. И пусть хромоногий сегодня в баре сам выберет для себя участь, а я постараюсь, чтобы он понял, что выбирает. Но долго возиться с ним мне не позволят обстоятельства.
