Наши соседи по острову назойливости не проявляли, но раз или два донесшийся до нас по водной глади посторонний звук говорил о том, что здесь они, никуда не делись. Отсутствие у них интереса к нашей компании вполне нас устраивало.
— Лучше бы их не было здесь сегодня!
Лицо Андрея, сидящего от меня по ту сторону костра, в его свете было медного цвета.
— Пусть будут! — ответила уставшая от суеты и разговоров Наташа. — Смирные люди. Просто на редкость.
Борис рассмеялся безо всякого повода. Улыбнулся и Андрей, поправив ее:
— Незаметные — да. А насчет смирных… Мы не знаем их.
— И не знать бы! — вздохнул Борис.
— Что такое, мальчики? — Наташа подняла голову с его колен, — что за озабоченность?
— Пфуй! — выдохнул Борис, а Андрей ответил ей, слегка дурачась:
— Посты, по идее, надо на ночь выставлять из мужского населения и меняться. Колгота!
— Почему из мужского? — спросила я лениво.
— Зачем посты? — Наташа опять улеглась и потянулась травинкой к мужниному носу. — Тоже мне, бойскауты!
Борис со свирепым видом поймал травинку зубами и сжевал ее без остатка.
— Ты-то куда лезешь, индеец! — Она ласково погладила его по щеке. — Андрейка — ладно, его последние три года осторожности научили, а ты?
Уж так получилось, что именно в этот момент я смотрела на Андрея и хорошо заметила жесткую морщину, на секунду прорезавшую его лоб. Похоже, Наталья сболтнула лишнее.
Борис, впервые за вечер, закрыл ей рот поцелуем, а Андрей, когда снова повернулся к свету, был сама ленивая беззаботность.
Но все это были не мои и не касающиеся меня дела.
— Хотите сказку?
— Давай! — Наташка подскочила от восторга. — Ох он и мастер, Татьяна, на сказки!
Андрей устроился поудобнее на скрещенных по-турецки ногах, упер в кулаки подбородок и после короткого раздумья начал не спеша, нараспев, по-народному:
— Не в некотором царстве и не в некоторые времена это было, а может, и вовсе не было, кому как нравится. Жил в деревне мужик. Простой, как червонец. Богу не молился, поскольку приучен не был, президента не хаял, потому как не встречался с ним ни разу, а впустую орать считал за напрасный труд, и на жизнь не жаловался, так как все вокруг него одинаково жили, а когда сравнить не с чем, то вроде и ничего получается. Топтался себе день-деньской по хозяйству, какое было, в единственных, разношенных как лапти сапогах.
И вот как-то в конце дня, когда солнце опускалось прямо в степь, за горизонт, на лавочку под окном его избы-залепухи присела женщина не из их краев. В годах, но не старая. В темной, но не черной одежке. С палочкой, но не с клюкой. И что чудно ему показалось — ни сумки у нее в руках, ни узелка. Присела, увидела его неделю небритую физиономию, из окна на нее вытаращившуюся, и рукой ему так: иди, мол, сюда, любезный! Ну, он и вышел, зовут ведь! Вышел и сел рядышком. А почему — сам не понял.
«Чего, — говорит, — тебе?.. Попить, может?»
Рассмеялась она в ответ.
«Меня потчевать, — сказала, — себя не жалеть. В тот дом, где проглочу кусок, глоток ли, вернусь легко и просто в любое время и в любой день. Не слыхал, что ли, поверье такое есть?»
Припомнил что-то мужик, но смутно, понял только, что недоброй гостьей господь его этим вечером наделил.
«Да кто ж ты такая, — говорит, — бабонька?»
«Смерть я, милый! — отвечает ему женщина. — По свету хожу, больных и немощных — так беру, здоровых — уговариваю. Жалко мне вас, бедолаг страдающих, вот и работаю».
Пораскинул мужик умишком, осмелился и спросил ее:
«Больных и страждущих — понятно, а что здоровых-то да молодых жалеть?»
«А их всего и жальче, — ответила смерть, — у них еще все муки впереди!»
Странным и трудным показалось это рассуждение мужиковой не привыкшей к мыслям голове, и отказался он идти с нею. Она и ушла. В степь, по бездорожью, прямо к опускавшемуся за горизонт солнцу. И не встречался больше с нею мужик долгие-долгие годы.
Андрей обвел нас умными глазами, сплюнул в сторону, потянулся за сигаретами, лежавшими неподалеку, на плоском камешке.
— И что же, — брови Наташи поползли вверх, — все?
Андрей выпустил дым уголком губ, развел руками.
— Ну-у! — разочарованно протянула Наташа. — Белиберда какая-то!
— Ты тоже так думаешь? — улыбчиво глянул на меня Андрей.
Я ответила лениво, расслабленно:
— Думаю, что продолжение существует.
Он глянул на меня пристальней, удивленный моей проницательностью.
— Ты нам его расскажешь?
— Не сейчас, нет! — И, видя протестующее движение Натальи, воскликнул: — Не к ночи такие продолжения рассказывать!
Наташа, с криком:
— А ты что об этом думаешь! — обеими руками шлепнула по коленям придремавшего Бориса, и он вскинулся в шутливом перепуге.
— Думаю! — ответил возмущенно. — Я всегда что-нибудь думаю! Или о чем-нибудь.
— Ты что, не слушал? — спросила она укоризненно. — Андрей такую сказку рассказал!
— Я все его сказки наизусть знаю! А эту, — Борис обвел нас глазами, — и понимать нечего! Живым жизни бояться надо, а не смерти, вот и вся мораль! Скажи, да, Андрюх!
— Не совсем, — качнул тот головой. — Но скорее да, чем нет.
— Без продолжения, — я потянулась дремотно, — слишком мрачно! А когда что-то слишком, то почти всегда неправильно.
Чуть было не сказала вслух, но сдержалась, только подумала: жизнь, мол, прекрасна и удивительна!
Андрей не возражал.
— А пойдем-ка мы с тобой, Танечка, — Наталья поднялась на ноги, — в то озерко, перед сном с телес песочек смыть. А мужики пусть здесь водными процедурами займутся. Если хотят, конечно.
Отойдя от костра, мы постояли в темноте, давая время глазам привыкнуть, и медленно двинулись в глубь острова, жалея вслух, что ничего не надели на ноги. Чудом каким-то или чуткостью мужчины откликнулись на нашу беду.
— Наташка! — ясно донесся голос Бориса. — Тапочки забыли, вернись, а то посшибаете пальцы!
— Пойдем? — нерешительно вопросила она. — Вернемся?
— Пути не будет.
— Ну, как хочешь! — Она уже все решила. — Присядь, подожди меня, я мигом.
Она повернула вспять и быстро скрылась в темноте за кустами. Очень скоро оттуда раздался вскрик и слабый стон. Споткнулась. Вернется теперь не скоро.
Я с прежней осторожностью двинулась дальше и вскоре вышла к озеру, из которого, как из волшебной дыры в земле, светили звезды.
Стоило отойти от костра, как ощутилось знобкое ночное дуновение с реки, чудное после дневной жары. Здесь же, среди деревьев, было на удивление тихо.
