— Но ведь многие женщины остаются без мужей и при этом детей своих не сдают в приют. — Я не собиралась быть моралисткой, мне нужно было лишь нащупать нужные струны, чтобы вызвать в Антонине искренность.
— Ну, честь им и хвала, — равнодушно отозвалась Губанова. — А я вот не смогла. Мне, между прочим, тридцати еще нету. Мне и самой пожить нужно. У меня вся жизнь впереди! Обо мне-то кто подумает?
— Никто, — спокойно ответила я. — Никто о вас не подумает, если вы сама о себе не подумаете.
— А что такое? — Антонина удивленно уставилась на меня.
— А то! — жестко продолжила я. — Если не перестанете вести тот образ жизни, какой ведете уже больше шести лет, то сказать, что с вами будет? Вы просто умрете, и все! И не будет у вас никакой жизни впереди! И никто о вас не вспомнит! И ваши неполные тридцать лет так и останутся неполными!
Я воодушевлялась все больше и больше, еле сдерживаясь, чтобы не сбиться на: «И про вас не напишут в газете «еще один сгорел на работе», и на могиле не будет сидеть прекрасная вдова с персидскими глазами», и так далее. Но эффект был достигнут: Антонина испугалась почти так же, как и незабвенный Михаил Самуэлевич Паниковский.
— Да вы что говорите, что вы говорите-то! — закричала она. — С какой это стати я должна умирать?
— Сами знаете, — постепенно остывая, сказала я.
Я имела в виду не только смерть от алкогольного отравления. Я начала подозревать, что Антонина в чем-то замешана и это, возможно, связано со смертью Сережи. И предполагала, что ей очень хочется это скрыть. Но сейчас, как мне показалось, я почти подвела ее психологически к моменту, чтобы она решилась открыть мне душу, и решила продолжить атаку.
— Вы знаете, что ваш сын умер? — жестко спросила я.
Антонина приоткрыла было рот, но тут же его закрыла. Тонкие руки ее как-то безвольно повисли вдоль тела.
— Вы знаете, что его задушили? — продолжала я наступать.
Женщина промолчала и только пару раз кивнула головой.
— Вы понимаете, что, только рассказав мне все, что вы пытаетесь скрыть, вы поможете найти его убийцу? Хотя бы этим искупите свою вину перед ним — может быть, вам на том свете это зачтется!
Я закончила свою пламенную речь и перевела дух. Антонину наконец проняло. Худые узкие плечи ее затряслись, и теперь я молчала с каменным лицом, ожидая исповеди. Однако добилась я совершенно не того, чего ожидала.
Губанова медленно поднялась с диванчика, шерстяной платок упал с ее плеч, открывая когда-то кокетливую розовенькую кофтенку в рюшечках, шагнула к буфету и достала из него начатую бутылку водки. Не говоря ни слова, она наполнила доверху синий фаянсовый бокал для чая, также молча, залпом, выпила все содержимое и некоторое время стояла, глядя на меня невидящим взглядом. Потом наполнила бокал еще раз.
— Эй-эй! — Тут уже забеспокоилась я. — Тоня, может быть, хватит?
Антонина же, не обращая на меня никакого внимания, залпом опрокинула и этот бокал, после чего поставила его на стол. Она постояла еще немного, потом, качнувшись, в один длинный шаг добралась до дивана и рухнула на него. Перепугавшись, я подошла к ней и взяла за руку. Пульс был нормальным, Антонина дышала ровно — она просто спала пьяным сном. Я потрясла ее за плечи, но это не вызвало у женщины никакой реакции. Тяжело вздохнув, я поняла, что на сегодня продолжение разговора невозможно. Может быть, я сама перегнула палку, спровоцировав этот поступок Губановой, но теперь расуждать об этом было уже поздно. Так что я просто укрыла женщину платком и двинулась к выходу. Выливать остатки водки из бутылки я не стала: все же я не садистка, а опохмелиться после ударной дозы Антонине так или иначе будет необходимо. А я с ней еще встречусь. И уж тогда позабочусь, чтобы разговор наш получился максимально конструктивным.
* * *
Выйдя из домика Губановой, я села в свою машину и поехала к выходу из кособокого проулка. Да, что и говорить, в расследовании я пока продвинулась мало. И непонятно, что делать дальше. По идее следует искать самого Владислава Губанова и беседовать с ним. Но где его искать? Я снова набрала номер его мобильного, и снова телефон оказался заблокированным. Я молча ехала вперед, прочь от Змеиного оврага, оставившего у меня ощущение гадливости.
Однако не только от посещения этого злачного места меня терзали негативные эмоции: я не могла отделаться от ощущения, что идущая сзади серая «шестерка» преследует меня. Иными словами, я чувствовала за собой «хвост». Я обратила на нее внимание уже тогда, когда въезжала в проулок, где жила Антонина. Я даже тогда подумала: вот и еще кого-то угораздило забраться в эту дыру. То есть выходило, что «шестерка» въехала в Змеиный овраг одновременно со мной и одновременно же покинула его. А это наводило на размышления.
Если за мной следят, то кто?
Но для начала я решила удостовериться в том, что слежка есть — все-таки чего только не бывает в нашей жизни? Выехав на более-менее широкую и освещенную улицу, я резко взяла с места и помчалась в сторону экономического университета, разогнавшись на спуске-подъеме, использовав его как трамплин. Как раз в этот момент светофор менял цвет зеленый на красный, и я успела вовремя повернуть направо. В заднее зеркало я видела, что преследовавшая меня «шестерка» тоже увеличила скорость, но совершить тот же маневр не сумела. Я же, повернув направо, выехав на улицу Большая Горная, уже более спокойно проехала два квартала, еще раз завернула и остановилась.
Слежка не заставила себя долго ждать. Одураченная мною и светофором «шестерка» неслась по Большой Горной как сумасшедшая. Не исключено, что водитель и заметил мою машину в боковой улице. А может быть, и нет. Факт тот, что я решила действовать напролом, то есть раскрыться. Теперь я сама превращалась в преследователя. Я снова выехала на Большую Горную и устремилась за «шестеркой».
Я догнала ее уже у церкви, где улица делала замысловатую петлю. Похоже, люди в «шестерке» поняли, что они сваляли дурака. Они заметили меня сзади. А я спокойно снова припарковала свою машину к тротуару, как бы приглашая «шестерку» к беседе. Мой маневр не остался незамеченным. Преследователи проскочили очередной перекресток и тоже остановились. После этого я, дождавшись зеленого света, тихонько припарковалась рядом с ними.
* * *
Я вышла из машины, и навстречу мне тут же открылись двери. Оттуда выскочили несколько молодых людей. Парни вели себя отнюдь не грубо: руки мне не заламывали, не угрожали, в наручники не заковывали, матерных выражений не употребляли. И вообще выглядели вполне интеллигентно и добропорядочно. И очень спокойно. Больше всех нервничал, как мне показалось, мужчина лет тридцати, худощавый, черноволосый, с каким-то печальным выражением лица. Мне он напомнил актера Дмитрия Певцова.
— Здравствуйте, молодые люди, — почти весело обратилась я к ним. — Следим, значит, да, за бедной девушкой?
После некоторой паузы тот, что был похож на Певцова, обратился ко мне с вопросом:
