— Да так, пустяки.
— Думаете, за нами следили?
— Думаю, да.
* * *
Урманский наблюдал в окно за тем, как Дмитриев с Викой сели в машину. Потом прошёл к тумбочке, на которой возвышался электрический чайник, подключил его провод к электросети. Неожиданно, и непонятно по какой причине, впервые с момента появления в кабинете этого нахрапистого Дмитриева у Урманского проснулось чувство тревоги. Александр Васильевич ощутил, а точнее, осознал всем своим существом, что с приходом этого человека вся его дальнейшая жизнь кардинально изменилась, разделившись на два этапа: до прихода Дмитриева и после.
Профессор нажал на кнопку включения чайника. «А ведь меня использовали. — Урманский присел на стул, облокотившись о спинку, потёр ладонью правой руки лоб. — Голова болит. Просто раскалывается. — И снова мысли понеслись по кругу: — Меня действительно использовали. Не Дмитриев, нет. Тот, другой. Использовал втёмную, нагло, воспользовавшись моим стремлением пропагандировать СЛОВО, как таковое. В стихах ли, в прозе, в очерках ли, в статьях. Но тем не менее… Господи, как это мерзко и гадко… Воспользовались доверием».
Чайник зашипел, извергая пар, и тут же выключился. Александр Васильевич посмотрел на него отсутствующим взглядом. «И как теперь быть? Плюнуть и оставить всё на своих местах? — профессор скептично покачал головой. — Не получится».
Урманский подошёл к зеркалу, внимательно всмотрелся в своё отражение, ткнул указательным пальцем в стекло и проговорил:
— Потому, как ты заинтересовался происходящим. Да, да. Тебе уже хочется знать больше. Впервые судьба соприкоснула тебя с тайной. — Палец стучал по зеркалу, отбивая ритм мысли. — И тебе понравилось новое чувство — чувство поиска, открытий. Неизвестность всегда манила и влекла человека. Что там, за железной дверью, с навесным, старым замком? Желание познать то, что неведомо другим. — Александр Васильевич увидел в зеркальном отражении, как рука его двойника медленно приподнялась, провела по подбородку, спустилась к тонкой, с остро выпирающим кадыком, шее. — Случается, это желание губит. Убивает. Я столкнулся с тайной, связанной с гибелью нескольких человек. Александр Васильевич тряхнул головой, отвернулся от стекла, помассировал виски, после чего кинул в чашку пакетик с заваркой, залил его кипятком. Края чашки мелко задребезжали от ударов по ним чайной ложечки. Мысли вернулись в прежнее русло.
«К чему она приведёт, тайна? К открытиям? Или, наоборот, к неприятностям? Как быть тогда? Отказаться от предоставления помощи этому любопытному мужичку, с дремучей фамилией „Дмитриев“? И как ты себя потом будешь чувствовать? Проваляешься отпуск на кушетке, на одном из китайских курортов, а потом снова начнётся рутина, потому как сам спрыгнешь с фрегата. Так что, не будем спрыгивать?.. А может, это детство в одном месте играет и не покидает тебя? Ты ведь читал сегодня не Верна, Платова и Насибова, а протокол уголовного дела. А если все это попахивает не романтикой, а элементарной уголовщиной? Убийство за золото — далеко не редкий случай…».
Александр Васильевич долго смотрел на горячий нетронутый напиток, после чего со стуком вернул чашку на стол.
«А было ли происшедшее простым, банальным убийством? — Мысль неожиданно изменила направление. — Почему не покидает ощущение, будто некто очень хочет, чтобы мы в этом сомневались? Будь то простое уголовное преступление, то неизвестный, у кого проснулась совесть сорок лет спустя, дал бы знать о себе иным, более примитивным, способом. Написать письмо. Позвонить. Просто встретиться и рассказать о том, что произошло летом шестьдесят девятого. Однако незнакомец поступил иначе, но, судя по всему, он очень хотел подтолкнуть Дмитриева и Вику к самостоятельным действиям в поисках истины. И я помог ему. Этот человек знал: один из них обязательно придёт ко мне. Он сам спланировал их встречу…».
Урманский присел на стул, на котором час назад сидел неожиданный гость. Александру Васильевичу даже показалось, будто сиденье хранит тепло тела нового знакомого. Что привело и к новой мысли: «А если незнакомец запланировал и наш визит на геофак? Да нет, — профессор отогнал сомнения в сторону, — не семи же он пядей во лбу… Однако не даёт покоя мысль о том, будто убийца так поступать не может. Слишком интеллигентно? Красиво?.. — Александр Васильевич замер. — Стоп! А что, если взять более банальную причину: незнакомцу физически не давали возможности войти в контакт с Дмитриевым? Потому и был сделан своеобразный финт. Головоломка. Но в таком случае вывод один: свидетель исчезновения экспедиции — не одиночка. И второй вывод: за ним следят. А сие означает что? Верно. Организация! А кто мог в шестидесятых годах диктовать условия? Какая организация? То-то!»
* * *
— Докладываю. Оба объекта покинули машину по адресу: Моховая падь, 24, возле седьмого подъезда. К кому и на какой этаж поднялись, выяснить не удалось. Запись беседы во время поездки высылаю. Жду дальнейших указаний.
* * *
— Знакомьтесь, — Михаил пропустил Вику вперёд, едва дверь незнакомой квартиры на пятом этаже распахнулась по воле хозяина дома: — Сергей. Санатов. Думаю, обойдёмся без отчества. Мой друг, товарищ и брат. Брат — в переносном смысле.
Из дверного проёма на девушку смотрело круглое лицо смущённо улыбающегося мужчины лет пятидесяти. Невысокого роста, плотного телосложения. С седовато-рыжей, короткой, непричёсанной шевелюрой на голове, которая с трудом пыталась скрыть глубокие залысины, тянущиеся ото лба к затылку. С такими же рыжими усами и щетиной на лице. С носом-картошкой поверх усов и узкими щёлочками глаз, которые внимательно и оценивающе смотрели на незнакомку.
Санатов протянул руку. Девушка в ответ раскрыла свою. Широкая, сильная ладонь хозяина квартиры оказалась шершавой, мозолистой.
— Ты не сказал, что будешь со спутницей, — мужчина не смог скрыть удивления.
— Это что-то меняет?
— Нет.
— Вот и замечательно. — Дмитриев лёгким движением руки, подтолкнул Вику внутрь помещения. — Серёга — художник. В душе. У них это семейное.
— Балабол! — отмахнулся Санатов. — Следуйте за мной. На кухню. — Сергей толкнул нужную дверь. — Внучка спит… Сейчас будем пить чай.
Кухня представляла собой довольно необыкновенное помещение. Точнее, помещение то было обыкновенным, вот только использовали его явно не только в прямых целях. На кухонном столе лежали кипы листов ватмана, разрисованные эскизами различного рода мебели. А на верхнем ватмане даже была изображена гнутая, витая деревянная лестница. Структура дерева, которую постарался изобразить художник, дышала теплом и солнцем.
— Новый заказ. Кедр, — раздался из-за спины чуть хрипловатый голос Санатова. — Самое жизнерадостное дерево.
— И не жалко спиливать такую радость? — Вика пропустила хозяина к столу, чтобы тот смог убрать рисунки.
— Конечно, жалко. Только мы ведь не просто спиливаем. На месте каждого спиленного сажаем два новых. Такова политика компании. Деревья, как и люди, рано или поздно умирают. А так они ещё долгое время смогут послужить. Как насчёт тортика? Домашнего!
