— Trus jolie,
[13]
— сказала Иветта, не зная, как по-английски будет «Ты прекрасно выглядишь».
Она подумала, что Молли поняла, что это комплимент, так как та улыбнулась, и Иветта тогда еще пожалела, что не знает других слов, от которых Молли улыбнулась бы еще раз, так как улыбка ее очень красила.
У Молли была соблазнительная фигура со всеми полагающимися изгибами, тонкая талия и пышная грудь. Кремовая блузка подчеркивала ее формы и очень ей шла. Даже выбеленные пергидролем волосы в тот вечер казались прекрасными, так как Молли недавно их вымыла и сделала укладку.
Иветта сказала, что ей следует раздеться, и стояла, ожидая, с бело-синим летним платьем в руках. Когда Молли разделась до сорочки, француженка заметила у нее под правой грудью старый шрам, но все остальные шрамы Иветта увидела, только когда Молли повернулась к ней спиной, чтобы Иветта могла заколоть булавку.
На спине Молли пересекались свежие багровые шрамы и старые блекло-коричневые. Иветта была так потрясена, что едва не воткнула булавку в тело.
Она не знала, как по-английски спросить «Что с тобой случилось?». Но ей и не надо было об этом спрашивать. Она знала, что такие шрамы остаются, когда тебя бьют тонкой тростью, потому что у нее самой были такие же.
Пока Иветта делала примерку, у нее на глазах выступили слезы. Молли заметила это и, улыбнувшись, осторожно смахнула их пальцем. Она что-то сказала. Иветта не поняла ни слова, но по интонации догадалась, — Молли убеждает ее, что все это пустяки.
Теперь Иветта на собственном опыте убедилась, что Молли расценивала сочувствие как слабость и доверчивость. Скоро она попросила занять ей денег, которые так и не вернула, и часто подбрасывала Иветте детей, чтобы та за ними присматривала. Иветте следовало бы сразу отказать, как только она увидела, что ее используют, но ей было жалко Молли, и, кроме того, она чувствовала себя перед нею в долгу.
Теперь Иветта знала, что Молли никогда не была жертвой. На самом деле на каждый удар Альфи она отвечала ударом и находила в жестокости какое-то извращенное удовольствие.
За шестнадцать лет Иветта стала свидетелем сотен шокирующих и развратных сцен и знала теперь, что Молли не бросила бы Альфи, даже если бы нашелся богатый мужчина, который закрыл бы глаза на ее пьянство и разнузданное поведение. Чета Макл была связана какими-то нечестивыми узами, которые не имели ничего общего с любовью.
Но тогда, в конце сороковых, Иветта даже не догадывалась об этом. Она узнавала обо всем постепенно. По мере того как она училась английскому языку, до нее начали доходить уличные сплетни. К сожалению, к тому времени она уже окончательно запуталась в сетях Молли.
Иветта до сих пор помнила тот день, когда Молли рассказала ей, что они с Альфи часто имеют интимные связи на стороне. Иветта была так потрясена, что молча выслушала веселое описание того, как Молли и Альфи возбуждаются, глядя, как каждый из них занимается сексом с другими. Молли не стеснялась в выражениях, рассчитывая расстроить Иветту и вызвать у нее отвращение. На самом деле она пыталась спровоцировать ее на ссору, как обычно поступала с Альфи.
До этого момента Иветта прощала Молли многое. Но в тот день она вдруг поняла, что та совсем не является жертвой, неспособной за себя постоять. Молли Макл получала удовольствие от той жизни, которую вела, и у нее было жестокое сердце. К тому же Молли прилагала все усилия, чтобы втянуть Иветту в свои грязные игры.
После этого разговора Иветта попыталась порвать все отношения с семейством Маклов. Она не открывала дверь их детям и не отвечала Молли, когда та ее звала. Даже когда родилась Анжела, младший ребенок Маклов, она не растрогалась и не предложила свою помощь. Но, обитая неподалеку от этой семейки, Иветта не могла не замечать, что творится по соседству.
Секс у Маклов был общим, как еда и выпивка. Молли совокуплялась с двумя братьями Альфи, в то время как он стоял и смотрел. Альфи регулярно занимался сексом с Дорой, слабоумной сестрой Молли. В последнее время с ними жил Майк, племянник Альфи, и теперь с Дорой спал он. Но Иветта не раз слышала, как Майк и Молли трахались на заднем дворе, пока дети смотрели телевизор. Четверо старших детей ушли из дома: двое сыновей то попадали в тюрьму, то снова оказывались на свободе, а дочери покинули родительский дом на поздних сроках беременности и никогда больше здесь не появлялись.
Теперь Иветта не питала никаких иллюзий в отношении Альфи и Молли. Они были абсолютно аморальны во всех своих проявлениях. Они не упускали случая украсть все, что плохо лежит, запугивали каждого, кто шел против них, не ухаживали за детьми, били их и жили в грязи, нимало не заботясь о морали. Каждый раз, когда к ним приезжала полиция, Иветта молилась, чтобы на этот раз преступление оказалось достаточно серьезным, чтобы надолго засадить их в тюрьму. Но этого никогда не случалось. Каким-то образом Маклам всегда удавалось выйти сухими из воды, и с каждым годом они становились все наглее.
Иветте до смерти надоело постоянно быть начеку. Она должна была помнить не только о том, что все время нужно закрывать черный ход на замок, чтобы кто-то из соседских детей не перелез через ограду и не стащил что-нибудь в кухне, но и о том, что нельзя говорить Молли ничего такого, что могло бы разозлить ее и настроить против Иветты.
Когда-то давно Иветта по глупости рассказала Молли кое-что из того, что случилось с ней во время войны. Теперь она знала, что стоит ей заявить на Маклов, как Молли использует ее откровенность против нее, и поэтому держала рот на замке.
Вот почему Иветта не отваживалась пойти в социальную службу и рассказать, как Альфи и Молли обращаются со своими детьми. У нее даже не хватило мужества предупредить Дэна о том, что она случайно услышала: Альфи грозился отомстить ему за тот случай с Анжелой.
Иветта тяжело вздохнула, натягивая лиф платья, над которым она сейчас работала, на манекен. Было слишком жарко, чтобы шить, потные ладони могли оставить на ткани следы. Иветта включила радио чуть громче, чтобы заглушить доносящиеся из соседнего дома звуки. Возможно, немного бренди поможет ей заснуть, прежде чем начнется пьяная драка.
Услышав рев музыки, Фрэнк Убли закрыл окно, взял книгу и пошел в спальню. Ему достаточно было просто посмотреть на Молли, чтобы разозлиться, но когда он видел, как она в стельку пьяная танцует и смеется во дворе, ему хотелось ее убить.
С тех пор как умерла Юна, в спальне ничего не изменилось. У Фрэнка даже не хватило духу избавиться от ее одежды. Когда в пятьдесят втором году, накануне дня коронации, они купили новый диван, то так обрадовались тому, что смогут выбросить свое старое ложе, доставшееся им от матери Юны, что в шутку решили провести на нем целый день.
Юна была прекрасной хозяйкой. Имея банку краски и пару метров ткани, она могла превратить любую комнату, какой бы запущенной она ни была, в небольшой дворец. Она нашла это жилье, пока Фрэнк дожидался демобилизации из армии. Он сразу же приехал сюда на скором поезде и, только взглянув на квартиру, захотел убежать куда глаза глядят, точно так же, как юная Фифи, которая жила на третьем этаже.
