— Но хоть таблицу-то умножения она знает? — с надеждой спросил я.
— Не твердо… Ее держат просто как ширму. Ведь она глупа как пробка и не сможет ничего рассказать даже под наркозом. У нее просто не хватит словарного запаса. Я делаю за нее львиную долю работы, я ухожу домой порой в десять часов вечера, в документах у меня комар носа не подточит, а ее в шесть часов словно ветром сдувает!
— Неужели?
— Представьте себе! — Галина Валерьевна совсем раскраснелась от вина и долго сдерживаемой обиды. — Мне достаются все шишки, а ей… Бонусы! Меня вызывает начальство и чихвостит за каждый просчет, а ей выписывают тысячные премии!
— Потрясающая несправедливость! — горячо поддержал я.
Глупо было не подлить масла в бушующий огонь разоблачения. И я подлил:
— Кстати, а ведь я слышал недавно на совещании у Деревяшкина, на конец квартала намечена очередная ротация кадров.
— И что? — встрепенулась Галина Валерьевна.
— Кажется, Петин предложил, чтобы должность начальника бухгалтерии заняла обсуждаемая нами особа.
— Все ясно! — Горькая усмешка искривила тонкие, без малейшего намека на помаду губы. — Меня, стало быть, отправят в утиль. Уволят! Ха, ну и пусть! Я посмотрю тогда, что станет с их бухгалтерской отчетностью! Я-то себе работу найду в два счета, а вот эта вертихвостка…
— Нет, о вашем увольнении пока и речи не идет. Просто номинально начальником отдела будет считаться она.
— Ну конечно! — Пучок волос на затылке гневно дернулся. — Я стану делать за нее всю черновую работу, а она будет только ставить подпись!
— Увы, увы, мир так несправедлив… Трудно искать в нем правды… — фальшиво вздохнул я.
— Не так уж трудно! Достаточно спросить об этой правде знающего человека.
— То есть вас?
— То есть меня! — Остренький носик обидчиво шмыгнул. — Уж я не стану покрывать их темные делишки, если спросят.
Ведь это я желал спросить ее о темных делишках, именно я! Это я мечтал узнать страшную правду о темных махинациях в нашей конторе! Я придвинул стул поближе к своей собеседнице.
— А скажите, Галина Валерьевна, правда ли, что… — Голос интимно понизился, чтобы ничьи уши не уловили даже обрывка сказанной фразы.
Галина Валерьевна заговорщически оглянулась и тоже наклонилась ко мне.
— Правда. Я, конечно, сейчас точно не могу сказать, но если поднять документы… Тем более, что они не больно-то маскируются…
— Вы не собираетесь домой, Галина Валерьевна? Вечер, кажется, движется к своему логическому завершению. Я мог бы вас подвезти.
— С удовольствием, Александр Юрьевич. С огромным удовольствием…
Через час я знал все. А еще через два дня распечатка счетов и коды к ним покоились в моем «дипломате». Я был вооружен и, следовательно, очень опасен.
Глава 14
— Вот что, друг сердечный, Иннокентий Иванович, — однажды произнес я, тщательно проанализировав все сходства и расхождения в нашей с Кешей внешности. Казалось, с течением времени сходства становилось все больше, а расхождений все меньше. — Завтра мы идем сводить твою татуировку. Лазером.
Кеша обеспокоенно захлопал глазами.
— Эта… Как же, — начал он, испугавшись своего прилипчивого «эта» (за каждый словоупотребительный просчет или нецензурное слово я объявлял штраф, вычитая деньги из ежемесячной зарплаты). — Не, так мы не договаривались… В вашей инструкции не записано такое, чтобы невинного человека по всяким заведениям тягать, лазером мучить. Не согласен я!
— Что это за внешность такая? — разбушевался Кеша. — Не согласен я, чтобы меня задарма вдоль и поперек резали!
— Тэ-экс, чудно… Нарушение трудового договора в пункте «а»: «изменение внешности согласно установленному образцу»…
— Кто тебе сказал, дурачок, что тебя будут резать? — рассмеялся я. — Несколько сеансов, и дело в шляпе.
Глаза Кеши воровато заметались, но он промолчал, напуганный ссылкой на договор.
Утром, когда я заехал за ним, чтобы отвезти к косметологу, в коридоре мне попалась Клавдия Митрофановна с сухариком в руках (давеча я презентовал ей целый мешок) и предупредительно изрекла:
— Без выгоды ты продал народ твой, и не возвысил цены его. Отдал его на поношения соседям нашим, на поругание и посмеяние живущим вокруг нас.
Я разгадал ее мрачноватое предостережение, только обнаружив скорчившегося на диване Кешу, страдальчески опустившего веки. Возле него в позе наяды, клонившей голову над водами прозрачного ручья, сидела разбитная Валюха.
— Братец твой совсем сдвинулся, — визгливо заметила она. — Вчерась как с катушек съехал — всю ночь стонал почем зря.
— Что случилось?
Скрючившееся на диване существо поведало смущенно:
— Организмы у нас нежные, не способные переносить большие напряжения. В голове туман и плечо адски болит. Может, завтра, а?
— Сегодня, — садистски усмехнулся я. — Собирайся.
Между тем Валюха приблизилась ко мне, играя плечами, бедрами, глазами и всем, чем может играть тридцатипятилетняя женщина в полном соку, не обремененная никакими моральными обязательствами, включая брачные, и произнесла, щуря зеленоватые в крапинку глаза:
— А куда это наш братец все время спешит? И не остановится даже, и чаю с нами даже не попьет… — Она заговорщически подмигнула и ехидно добавила: — Ох, смотри, красавчик, не будь больно гордым. Как бы не пришлось с будущими родственниками отношения наново устанавливать.
— Не вижу здесь никаких будущих родственников, — парировал я.
— Ну так посмотри! — Валька, уперев кулаки в наливные бока, выразительно крутанулась передо мной.
Суть развязного поведения соседки Кеша разъяснил уже в машине:
— Хочет, чтобы я на ней женился.
— А что, было между вами что-то? — спросил я, выруливая на улицу.
Напоминая нахохлившегося от мороза воробья, Кеша мрачно мотнул головой:
— Только разик вчера в углу и прижал… От разыгравшихся чувств.
— Пожалуй, необходимо включить в наш договор еще один пункт. О неправомочности наемного работника вступать в половые отношения без санкции работодателя… Ты что, не понимаешь, эта вертихвостка, если что пронюхает, сразу по всем углам разнесет?
Кеша только жалобно застонал, держась рукой за голову.
Оказалось, после сообщения о неминуемом визите к косметологу на Иннокентия Ивановича снизошли раздумья о судьбах человечества, мировая тоска, вселенская скорбь и еще несколько столь же сильных вещей. Они окончательно добили в нем остатки здравого духа и толкнули несчастного в объятия вероломной Вальки, которая вот уже несколько дней обрабатывала нового соседа, прижимаясь к нему в укромных местах квартиры всем телом, вопреки существованию и слабым протестам своего мужа, инородца Нисхата.
