Резидент ЦРУ взял двумя пальцами последний ломтик пиццы и, запрокинув голову, отправил его в рот. В этой позе и застал его долгожданный телефонный звонок.
Тщательно вытерев руки салфеткой, Лонгмак посмотрел на номер, высветившийся на дисплее смартфона. Цифры были те самые. Их зеленая окраска свидетельствовала о том, что линия свободна от прослушивания, тем не менее американец не собирался вести беседу открытым текстом. А вдруг собеседнику вздумается записать разговор или выкинуть еще какой-нибудь фортель? Нет уж, лучше себя обезопасить.
— Алло, — произнес Лонгмак. — Я слушаю.
Изъяснялся он по-русски свободно и непринужденно, потому что до пятнадцатилетнего возраста жил в Одессе, хотя это совсем другая история.
— Алло? — послышалось в трубке. — Мистер Лонгмак?
Это был голос Петра Сердюка. Судя по тону звонившего, чтобы порадовать собеседника хорошим известием.
— Да, — был ответ, — Карл Лонгмак из службы русских новостей. Я вас узнал, мистер Сердюк. Вы ведь наш специальный корреспондент, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно, — прозвучал глумливый смешок. — Корреспондент, ага. У меня сообщение.
— Я слушаю, — поторопил собеседника Лонгмак.
— Информация из надежного источника. На поезд Москва — Челябинск было произведено нападение. Есть убитые. Даже много убитых.
— Так. А цель нападения известна?
— Говорят, к составу был прицеплен какой-то специальный вагон, — доложил Сердюк, успевший вжиться в роль. — Вот на него-то и напали.
— Зачем?
— Этого никто не знает. Наверное, нападавшие что-то или кого-то похитили.
— Похитили? — спросил с нажимом Лонгмак. — Вы уверены?
— Пожалуй. Потому что потом эти террористы сразу скрылись. Думаю, с добычей.
— Думаете?
— Уверен.
— Угу, — сказал Карл Лонгмак, испытывая необыкновенно мощный прилив сил. — Отлично.
— Какие будут дальнейшие инструкции? — спросил Сердюк.
— Репортаж об этом поезде компанию не интересует.
— Понятно.
— Вы лучше поезжайте и снимите сюжет о российской глубинке, — порекомендовал Лонгмак.
— Где именно снимать?
Вопрос свидетельствовал о том, что Петр Сердюк правильно понял, что от него требуется.
— Если мне не изменяет память, — заговорил американец, — то в Переславском районе соседней области есть такая деревня — Сетино.
— Ситино?
— Сетино. Се-ти-но. Сеть.
— Ага, понял. Сетино.
— Правильно, — сказал Лонгмак. — Мне говорили, там отличная натура. Река, пионерский лагерь… Он заброшен, лагерь, но наверняка там сохранились всевозможные живописные приметы прошлого — гипсовые горнисты, доски почета и тому подобное. В общем, разберетесь на месте.
— Разберусь, — пообещал Сердюк. — Прямо сейчас и выезжаю в этот лагерь.
— Тогда счастливого пути.
На это пожелание Петр Сердюк ничего не ответил. Просто прервал разговор. Он верил в себя, в силу, в деньги, в удачу, наконец. Но не в счастье. Что-что, а счастья он в своей богатой приключениями жизни не видел.
Глава четвертая
Следы теряются
Понедельник, 13 мая
В коридорах 4-го управления Антитеррористического центра не происходило ничего похожего на аврал или тем более на панику. Да, сотрудники работали в усиленном режиме, забывая о перекурах и перерывах на обед, но лица их казались не встревоженными, а сосредоточенными. Они перемещались по этажам и коридорам здания несколько быстрее, чем обычно, однако здесь нельзя было заметить людей бегущих или просто суетящихся. Каждый знал свои обязанности и выполнял их с предельной точностью — гораздо четче, чем обычно. Было видно, что их не запугать, не выбить из колеи. Шла война — необъявленная террористическая война против их Родины, и каждый из них давно усвоил и привык к этому.
Начальник Управления генерал-майор Комаровский, которому было поручено немедленно расследовать нападение на пассажирский поезд сообщением Москва — Челябинск, являл пример выдержки и мужества в этот нелегкий час испытаний. Его маленькие серые глаза оставались непроницаемыми, словно были отлиты из олова или свинца. Линия плотно сжатого рта оставалась прямой, лишь брови изредка непроизвольно хмурились, выдавая истинные чувства этого человека.
Когда его подняли из постели неурочным телефонным звонком, он сразу понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Убрав с груди теплую руку молодой жены, Комаровский вышел из спальни. Рапорт заставил участиться его пульс, он был вынужден опуститься на стул, потому что на мгновение ему показалось, что земля уходит из-под ног, как это было во время недавнего микроинфаркта.
— С-сволочи, — прошептал он, осторожно массируя сердце. — Когда же они, наконец, уймутся, сволочи.
— Простите?
Голос дежурного офицера вывел его из состояния прострации.
— Ничего, — глухо произнес Комаровский. — Каковы потери среди личного состава?
— Семеро, товарищ генерал, — отрапортовал майор. — Один выжил. Сержант Беляев. Спрятался в тамбуре, пока шла перестрелка.
— С-сориентировался, с-собачий сын. Отс-сиделся!
— Так точно, товарищ генерал.
— Допросили?
— Он ничего не видел и не помнит. От страха ослеп и оглох. Теперь выкручивается. Говорит, действовал строго по инструкции.
— Провести тщательное служебное расследование, — приказал Комаровский, покидая гостиную, куда вошла сонная жена. — И никаких поблажек! Если этот Белковский…
— Беляев, товарищ генерал.
— Я и говорю: Беляев. Если он струсил, то принять к нему самые строгие меры.
— Я передам, — сказал майор.
— Потери среди мирного населения? — спросил Комаровский и снова взялся за сердце, предчувствуя, что ответ будет неутешительный.
— Пятеро, товарищ генерал. Проводница и… Я сейчас уточню.
— Я сам уточню. Позже. — Комаровский оттолкнул попытавшуюся его приобнять жену. — Только без телячьих нежностей, пожалуйста.
— Так точно! — воскликнул дежурный, решив, что последняя реплика адресована ему.
— Это не тебе, ты, майор, обзвони всех. Экстренный сбор. И пусть отменят все встречи на ближайшие двое суток. Мы должны найти мерзавцев по горячим следам.
Закончив разговор, Комаровский уставился на стакан молока, поставленный перед ним на стол.
— Выпей, — строго сказала жена. — А то весь день с изжогой промаешься. Завтракать ведь не будешь?
— А то ты не знаешь.
— Знаю, милый, знаю.
