Оба полицейских выглядели так, будто служебные обязанности вдруг стали для них неподъемным бременем. Они сначала взглянули друг на друга, потом на Аню. У той ни один мускул на лице не дрогнул.
— Дело здесь не в бабе, — пустился в объяснения Беляк. — То есть, разумеется, человек — всегда человек, независимо от его умственных способностей, и жертву просто так в руках похитителей не оставляют. Кроме того, обстоятельства дела указывают на то, что в свое время вас доставала своими звонками невестка, а сейчас похитили тещу. А где вы, собственно говоря, были прописаны пятнадцать лет назад? Здесь?
— Пятнадцать лет назад здесь было чистое поле и паслись коровки. А я жила на Нижнем Мокотове.
— И переехали вы, оставив телефон вместе с номером?
— Понятное дело, какой мне прок от этого номера? Здесь своя АТС.
— Там имела место смена жильцов?
— Имела. И очень даже частая, но я ничего об этом не знаю.
— Зато я знаю. Хозяйкой квартиры на настоящий момент является некая Иоланта Хмелевская. Так ее зовут. Никакая не писательница, всю жизнь занималась кулинарией. Похитители приняли ее за вас.
— Ничего себе! — обиделась Клара — С какой это стати? Иоланта?
— Иоланта и Иоанна звучит похоже.
Оба опера тяжко вздохнули. Лонцкий, похоже, исчерпал весь свой запас болтливости, и за дело снова принялся Беляк.
— Мы бы, конечно, оставили вас, господа, в покое, частных лиц к следствию не привлекают, но эта странная ошибка похитителей с телефоном может оказаться для нас весьма полезной. Сейчас они наверняка меняют место дислокации, чтобы труднее было их вычислить, но вот-вот снова позвонят. И тогда ваш сын должен взять трубку…
— Это какой-такой мой сын, интересно? Один сейчас в Греции, другой в Канаде. Я же сказала, их при всем желании к этому делу не пришьешь. А мамашу этой бабы я, похоже, скомпрометировала окончательно и бесповоротно, вряд ли они захотят с ней дальше общаться.
Беляк огляделся и без колебания указал на Витека.
— Вы.
— А почему не ее настоящий сын? — попыталась возражать Мартуся.
— Потому что его здесь нет. А звонят сюда. Ее настоящего сына сюда привозить не будем. Он об ошибке ничего не знает и лучше пускай и дальше не догадывается.
— А как они семье сообщили, что будут ей уши резать? — встряла Малгося. — Не по телефону?
— В письменном виде. Конверт подсунули под дверь. Традиционный метод, буквы вырезаны из газеты, причем из разных. Сумма выкупа и угрозы.
— Но ведь она же в слезах туда звонила?
— Свой-то телефон знала!
— И те уроды не заметили, какой номер набирала? Возможно. А что, ловкая тетка.
— Истерика ей помогла! — обрадовалась Мартуся. — Вот видите? Иногда полезно впадать в истерику!
— Ну, если с чувством меры… Главное, не переборщить…
— Ясное дело, если она по кулинарной части крутится, должна быть ловкой…
Беляк с ангельским спокойствием ожидал, когда схлынет волна общественной активности. Сейчас его интересовал только Витек.
— Есть шанс, что похитители попытаются договориться о времени и месте передачи выкупа, для нас это ценная информация, поэтому вы должны…
— А что, я не прочь, — неожиданно охотно согласился Витек. — Могу даже обещать, что буду держать в руке чемоданчик с наличными. Только вот прямо сейчас никуда не поеду, — закончил он удовлетворенно, позвякивая льдом в бокале с выпивкой.
— Сначала тебе придется полаяться насчет похищенной мамаши, — проворчала я. — Обмен из рук в руки, иначе — облом!
— Да вы что, какой обмен из рук в руки? — всполошилась Малгося. — Меня кто спросил, хочу я вдовой остаться?
— А хочешь? — живо заинтересовалась Мартуся.
— Ага, уже разбежалась!
— Я же сказал, что не поеду, — возмутился Витек.
— Вам рисковать не придется. — Беляку с трудом удалось вставить свое слово. — И чемоданчик вам не понадобится. Надо просто, чтобы преступник был уверен, что говорит с сыном жертвы, иначе не назовет ни времени, ни, что еще важнее, места встречи…
— Попробуй всхлипывать и сморкаться, — подсказала Мартуся.
Витек даже обиделся:
— При такой-то выпивке?
Телефон зазвонил. И хотя все этого ждали, звонок снова вогнал нас в ступор. Опомнившись, я сняла трубку и попыталась всучить ее Витеку, хотя переговорное устройство по-прежнему орало на весь дом Витек стоял слишком далеко и до трубки все равно не мог дотянуться, поэтому Беляк ее у меня отобрал и положил на стол.
— Але, — произнес Витек с каменным спокойствием.
— Бабки готовы? — грубо спросил второй дебил, который, с точки зрения Малгоси, был глупее, чем первый. Или все-таки первый был хуже?
— Притормози, не горит. Дай-ка с мамашей перетереть.
— В хате перетрешь. Все бабло собрал или нет?
Витек не хлюпал косом и не пускал слезу, вместо этого он вдруг превратился в упрямого тупицу.
— Хрен тебе. Мамашу хочу услышать. Живую. За покойников похоронщикам платят, а не тебе, лошара!
— А второе ухо не хочешь?
— Дело твое. Только со счета спишется. Каждый мамашин кусок — тебе прямой убыток. Строгай, ублюдок, режь в свое удовольствие.
— Ну ты сучара! — констатировал худший-лучший дебил с удивлением и даже легким восхищением в голосе. — Так-то ты мамашу ценишь!
— Так не так, а если трубку не возьмет, можешь сразу в зад меня поцеловать.
До нас донеслись приглушенные звуки, что это такое, понять было трудно, они походили на треск ломаемых досок или веток вкупе с каким-то сопением и крехтом.
— Ты, там, жди на трубе, щас дам твое сокровище. Сразу говори — кассу собрал? А то на хрена мне тут с твоей кошелкой колупаться!
— А кто тебе велел ее похищать?
— Не твое сраное дело. Ладно, щас дам… Лови ухом, чайник, другой раз не позвоню!
Стало совершенно ясно, что кретин нам попался космических масштабов. Ведь чем дольше он оставался на связи, тем больше было шансов засечь место, откуда он звонил. Отошел от похищенной, теперь должен к ней вернуться. Вместо того чтобы дать отбой и добавить работы полиции, он не разъединяется с абонентом. Ну, если менты его не выловят — конец всему…
Снова раздались приглушенные шумы. Шаги. Шорохи. Что-то вроде легкого скрипа.
— Базарь, дура, — рыкнул худший-лучший кретин. — Сынуля соскучился.
Раздавшиеся в комнате всхлипы, рыдания, слезливая икота и шмыганье мало походили даже на блатной «базар», не говоря уже о человеческой речи. Из нормальных слов удалось разобрать только «спасите», и то весьма фрагментарно. Но зато стало понятно, что мамуля жива, или, точнее, полужива, хоть и вся в соплях, но это, согласитесь, лучше, чем ничего.
