Меня вдруг охватывает страх – я боюсь оставаться одна в этой незнакомой, странной комнате.
– Аннабель? – прошу я. – Ты не могла бы… посидеть со мной немного?
Она колеблется, и я вспоминаю инструкции Коры, что должна сразу лечь спать. Но Аннабель кивает и присаживается на краешек моей кровати. Я улыбаюсь.
– Спасибо.
Должно быть оч. странно.
Я догадываюсь, что «оч.» означает «очень». Конечно. Утомительно писать все полностью. Я бы тоже пользовалась сокращениями.
– Ты давно здесь живешь? – спрашиваю я.
Всю жизнь.
Я пробегаюсь пальцами по вышитой наволочке.
– Как красиво.
Аннабель кивает, но без особого энтузиазма.
– Сегодня за ужином, – нерешительно начинаю я, сомневаясь в том, что имею право говорить об этом, – королевские особы… мне показалось… они не очень-то ладят между собой. Это всегда так?
Аннабель корчит гримасу, и я понимаю, что это означает «да».
– Курфюрстина очень молода, не правда ли? Выглядит даже моложе, чем на фотографиях.
Аннабель кивает.
– Герцогиня, похоже, недолюбливает ее.
Аннабель ерзает, и ее щеки вспыхивают румянцем. Я спешно меняю тему.
– Я видела сына герцогини. – Я чувствую, как сама краснею при воспоминании о красивом юноше и его растрепанном виде. – Он совсем не похож на свою мать.
Аннабель загадочно улыбается, как будто мои слова развеселили ее, но мне не понять, почему.
– Как его зовут?
Гарнет.
– Верно. Гарнет. – Я вспоминаю слова герцогини, произнесенные в кабинете, когда она сказала, что ей не нужен еще один Гарнет.
– Тебе уже приходилось ухаживать за суррогатом? – спрашиваю я.
Аннабель отрицательно качает головой.
– Я постараюсь не доставлять тебе хлопот.
Она улыбается и сжимает мою руку. Мне очень тепло и уютно под одеялом, и я не могу сдержать зевоту.
Спи.
– Хорошо, – соглашаюсь я.
Она встает и начинает гасить лампы. Я переворачиваюсь на спину и смотрю в бледно-зеленый полог над головой. Мысленно я снова дома. Я вижу маму, которая готовит ужин в крохотной кухоньке, Хэзел за столом – она корпит над уроками, Охра, который рубит дрова на заднем дворе. Я представляю, как они сидят вокруг стола, за скудной трапезой, смеются и непринужденно болтают обо всем на свете. Мне интересно, думают ли они обо мне. Ком встает в горле.
– Спокойной ночи, Хэзел, – шепчу я. – Спокойной ночи, Охра. Спокойной ночи, мама.
Мне кажется, я слышу, как Аннабель скребет мелом по доске, но уже погружаюсь в забытье.
В ту ночь мне снится сон. Я снова в Южных Воротах, в музыкальном классе, разучиваю дуэт с Лили.
Но у меня почему-то не получается держать виолончель правильно. Она все время заваливается в сторону, и смычок царапает струны. Лили опускает свою скрипку и смотрит на меня снисходительно.
– Тебе надо было слушаться меня, Вайолет, – говорит она. Я опускаю глаза и вижу, что живот у меня огромный, и в нем шевелится ребенок герцогини.
Я вскрикиваю.
Утром я просыпаюсь в холодном поту, сбрасываю с себя свое одеяло и первым делом ощупываю свой живот.
Я не беременна. Я не беременна. Эти слова я повторяю снова и снова, как мантру безнадежности.
Иду в ванную и рассматриваю свое отражение в зеркале над умывальником. Взгляд у меня дикий, волосы спутанные, кожа бледнее обычного. Я выгляжу ужасно. Неужели я всегда такая по утрам? Брр.
Я смачиваю салфетку холодной водой и обтираю лоб и шею. В животе урчит. Я завязываю волосы лентой и возвращаюсь в спальню, вызывая Аннабель колокольчиком. Мне интересно, как здесь устроен завтрак – надо ли мне идти на кухню? Или я должна завтракать в столовой, с герцогиней?
Я с трудом сглатываю, и моя рука снова тянется к животу. Образ беременной так и стоит перед глазами.
Когда это произойдет?
Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь думать о чем-то другом, но больше ничего не лезет в голову. В Южных Воротах все это казалось таким далеким будущим, что трудно было себе представить, но теперь, когда я здесь, думать о беременности, о том, чтобы вынашивать чужого ребенка, по-настоящему страшно.
Дверь открывается, и входит Аннабель, и за ней тянется вкусный аромат свежего кофе. Она ставит накрытый поднос на столик для завтрака.
Запах еды поднимает настроение. Я зверски голодна после вчерашнего ужина, который прошел мимо меня. Моя мама всегда говорила, что хорошая еда успокаивает душу. Аннабель жестом приглашает меня к столу и поднимает крышку с подноса.
Передо мной яйца всмятку в маленьких серебряных подставках, йогурт со свежими фруктами, тост с маслом, хрустящие полоски бекона, холодный стакан апельсинового сока. Аннабель раскладывает салфетку у меня на коленях и наливает кофе в розовую фарфоровую чашку, в то время как я набрасываюсь на еду.
Она поднимает бровь.
Голодная?
– Умираю от голода, – говорю я с набитым ртом. – Вчера вечером герцогиня так и не дала мне ничего съесть.
Хорошо спала?
Полоска бекона зависает в воздухе. Я пожимаю плечами и возвращаю бекон на тарелку, отпивая кофе.
– Кровать очень удобная.
Когда я управляюсь с завтраком, Аннабель отводит меня в душ, потом зашнуровывает на мне красивое платье цвета спелого персика. Я сижу за туалетным столиком в спальне, пока она укладывает мои локоны, пришпиливая их булавками.
– Я куда-то иду? – спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
– Ты не знаешь… ну, может, хотя бы догадываешься… – Я не знаю, как сформулировать свой вопрос. Как спросить, когда ожидать оплодотворения? – У меня есть какой-то распорядок или что-то в этом роде?
Жди вызова Г.
– О. – Я тереблю сережку, в которой переливаются опал и топазы. – Хорошо.
Туалет закончен, и я встаю, разглядывая свое отражение. С высокой прической, в изысканном платье, я выгляжу старше, чем та девушка, что стояла в подготовительной комнате и смотрела на незнакомку в зеркале.
Красивая.
Я не знаю, что сказать. Да, я выгляжу красивой. Просто не уверена, что похожа на себя.
Утро я посвящаю знакомству со своими покоями. У меня три гардеробных, которые ломятся от платьев любых расцветок, тканей и узоров; здесь и каждодневная одежда, и вычурные бальные наряды. Аннабель открывает шторы в моей спальне, и я, наконец, могу выглянуть в окно. Широкая дорожка из гравия окружает огромное озеро, блестящее и гладкое, словно зеркало, и неестественно голубое. Вдалеке сверкают на солнце золоченые ворота.
