– Перед тем как ты попала на Аукцион? – спрашивает Эш.
Я киваю.
– В то утро.
– Тебе, наверное, было очень страшно.
Я пожимаю плечами.
– Как это было?
– А как, по-твоему, это могло быть? – Не могу скрыть в голосе горечь. – Меня вывели на сцену и оставили одну. Дамы предлагали за меня деньги. У меня отобрали имя. Отобрали дом. Они отобрали у меня… все.
Долгое молчание. Я делаю еще глоток чаю. Совсем не таким я представляла себе наш разговор, и мне хочется сменить тему.
– Извини, – говорю я. – Я…
– Они и у меня отобрали дом, – говорит Эш. Я поднимаю глаза. Его лицо очень серьезно. Прядь русых волос упала на лоб, и я борюсь с желанием откинуть ее назад, пробежаться пальцами по его волосам.
– В самом деле? – спрашиваю я.
– Разница лишь в том, что я сам им это позволил.
– Почему?
– Моя младшая сестра была больна. Однажды я не пошел в школу и повел ее в бесплатную клинику. Целый день мы просидели там, ожидая, когда нас примет доктор. Там меня и нашла мадам Кюрьо. – Он улыбается воспоминаниям, но его улыбка невероятно грустная. – «Бьюсь об заклад, ты сводишь с ума всех девчонок». Вот что она сказала мне тогда. Я понятия не имел, о чем она говорит.
– Что случилось с твоей сестрой? – спрашиваю я.
– У нее был антракоз, болезнь легких. Обычная вещь в Смоге. Лечится, если ты можешь позволить себе лекарства. Мы не могли. Когда мы вернулись домой, мадам Кюрьо уже поджидала меня. Она сказала, что поможет Синдер – это моя сестра. Обещала дать мне работу, денег, которых хватило бы не только на лечение Синдер, но и на безбедную жизнь для моей семьи. Только при одном маленьком условии: я больше никогда их не увижу. – Он с трудом сглатывает. – На следующий день я уехал вместе с ней.
Он ставит свою чашку на стол, и его голос снова становится сдержанным.
– Извини меня. Это… совершенно неподходящий разговор. Не надо было… Я не привык говорить о себе так много. Это не разрешается. Приношу свои извинения.
– Мы сегодня нарушаем много правил, так ведь?
Эш усмехается и слегка успокаивается.
– Похоже, что да.
– Ты совершил очень смелый поступок ради своей сестры.
– Выбирать не приходилось.
– И все-таки, – бормочу я. – Если бы у меня был выбор… не знаю, как бы я поступила.
– Я так не думаю, – говорит Эш.
Он прав. Если бы Хэзел отправляли на том поезде и я могла бы ее спасти, пожертвовав собой, я бы сделала это, не задумываясь.
– Сколько тебе было лет? – спрашивает он.
– Двенадцать. – Я до сих пор помню, как стояла в очереди на тестирование, держась за руку матери. Помню холодные пальцы доктора, которые ощупывали меня. Резкий запах антисептика. Жало иглы. – Тестирование обязательно для всех девочек после… ну, ты понимаешь… после того как они становятся женщинами. – Мои щеки горят, и я не смею поднять на него глаз. – Во всяком случае, в тот вечер они пришли за мной.
Я гоню прочь эти воспоминания, пряча лицо за глотком чая. Он уже остыл.
– Иногда у меня такое чувство, будто я вспоминаю чужую жизнь, – говорит Эш. – Человека, которого больше нет.
– Он есть, – шепчу я.
– Трудно вспомнить, каким ты был, когда постоянно притворяешься кем-то другим.
– Я уверена, что бывают минуты, когда ты можешь быть самим собой.
Выражение его лица разом смягчается.
– Сразу видно, что ты здесь недавно.
Меня задевают его слова.
– Может быть, но я могу понять, что ты имеешь в виду. К тому же у тебя гораздо больше свободы, чем у меня. Ты можешь говорить, когда захочешь, одеваться, как тебе нравится, ходить куда угодно. К тебе относятся с уважением.
– Ты действительно думаешь, что это уважение, когда герцогиня не сводит с меня глаз за ужином или когда Карнелиан требует, чтобы я бесконечно танцевал с ней? Ты думаешь, их волнует, что я устал или голоден, или что на самом деле ненавижу танцы? Они не уважают меня, Вайолет. Они владеют мной, как собственностью.
Мы молчим, погруженные каждый в свои мысли.
– Нет, нет, – вдруг восклицаю я. Эш удивленно поднимает бровь. – Если бы ты был их собственностью, ты не пришел бы сегодня в концертный зал. И если бы я действительно принадлежала им, как вещь, меня бы здесь не было.
– Это очень оптимистичный взгляд на наше положение, – говорит Эш.
– Ты не согласен?
– Я… – Эш вздыхает. – Я слишком давно живу здесь. Трудно оставаться оптимистом. – Его рука ложится мне на шею, и он поглаживает большим пальцем мой подбородок. – Но вот что я тебе скажу: когда я проснулся сегодня утром, то поймал себя на том, что снова могу дышать. Словно с меня сняли какой-то груз, и я впервые за долгие годы стал самим собой.
– А что произошло сегодня утром?
Он улыбается.
– Я решил найти тебя.
Тишина окутывает нас, но мне в ней уютно. Эш убирает руку с моей шеи и опирается на спинку дивана.
– По чему ты больше всего скучаешь? – спрашивает он. – Из своей прошлой жизни.
– По моей семье, – отвечаю я и ставлю чашку с холодным чаем на столик. – Особенно по младшей сестренке, Хэзел. Она так выросла. – Я горько улыбаюсь. – И стала очень похожа на нашего отца.
– А ты на кого похожа?
Я смеюсь.
– Ни на кого. Мой отец, бывало, шутил, что у мамы наверняка был роман с молочником. – Теплая грусть разливается в моей груди.
Эш наматывает на палец мой локон.
– Он хороший человек, твой отец?
– Он умер, – говорю я тихо.
Его рука замирает.
– Вайолет, я… прости.
– Ничего. Это было давно.
– Сколько лет тебе было?
– Одиннадцать.
Он разматывает накрученную прядь волос.
– Могу я спросить, как это произошло?
Я отворачиваюсь к окну и начинаю рассказывать.
– Он возвращался домой после поздней смены в Смоге. Там, у таверны на вокзале, была драка – двое жестоко избивали третьего. Мой отец… он попытался остановить их. – Я сглатываю ком. – Один из них пырнул его ножом. К тому времени, как ратники принесли его домой, он был уже мертв. – Я закрываю глаза и вижу все как наяву – мой отец, весь в крови и грязи, мокрый от дождя, лежит бездыханный на кухонном столе. Моя мать воет от горя, издавая страшные, нечеловеческие звуки. Я отвела Хэзел и Охру в нашу комнату, но и оттуда были слышны ее стенания. Мы втроем свернулись на кровати и проплакали всю ночь. Утром тело отца уже забрали.
