— Эх, если бы, — вздохнула она.
— Что — если бы?
— На тебя можно было влиять! Ты же все равно сделаешь по-своему.
— Я мужчина, — пожал плечами он. — И я сам принимаю решения. Но к твоему мнению я прислушиваюсь.
— Хорошо. Тогда послушай его сейчас… и прими решение.
— Какое? — с опаской спросил он.
— Я думаю, нам нужно выпить за мой день рождения, — с нарочитой серьезностью ответила она. — Ты согласен?
Он расхохотался. И выразил свое согласие действием.
Вино было красным, с оттенком рубина. Маша сделала маленький глоток, опасаясь, что оно окажется крепким. Но вино пилось легко.
Есть не хотелось, и все же Маша попробовала ачму. Она не очень ее любила, предпочитала хачапури с сыром, но эта оказалась вкусной. Жаль, желудок был полон, и именинница смогла осилить всего кусочек. Дато, в отличие от нее, сильно проголодался за день и поглощал еду с огромным аппетитом.
Маше нравилось смотреть, как он ест: с настроением, смаком, но аккуратно. Она мечтала для него готовить. Когда они станут жить вместе, она будет кормить его вкуснейшими ужинами. И сидеть рядом, глядя, как он кушает. Правда, пока Маша умела лишь яйца варить да гренки жарить. Но она планировала научиться. Даже у мамы на Восьмое марта в подарок попросила «Книгу о вкусной и здоровой пище».
Когда Дато наелся, они пошли прогуляться по берегу «моря». Погода стояла чудесная, почти летняя, но вода уже остыла. Однако они разулись и немного побродили по ней. Маше захотелось подурачиться, и она обрызгала Дато. Тот шлепнул ее за это по попе.
— Ах так!? — Маша, издав воинственный клич, кинулась на «врага».
Дато бросился от нее, хохоча и крича: «Помогите! Спасите!» Хорошо, что вокруг никого не было, а то могли бы принять его призывы о помощи за чистую монету и нарушить их идиллию.
Маша догнала Давида (естественно, он ей поддался), запрыгнула на него сзади. Так, на закорках, он и нес ее до их «лагеря», припрыгивая и издавая ржание, как оказавшийся под седлом норовистый рысак.
Они раскраснелись, вспотели и даже немного устали. Поэтому повалились на плед.
— Пить хочу, — сказала Маша.
— Сока налить или воды?
— Давай вина. Только немного.
— Чуточку, — вспомнил понравившееся слово Дато. Произнося его, он проглатывал букву «о», и звучало оно очень забавно.
Разлив вино, он протянул Маше стакан. Она, чуть приподняв голову, сделала глоток. Пить в таком положении было неудобно, и вино пролилось. Струйка стекла по подбородку вниз. Маша хотела вытереть, но ее опередил Давид…
Он лизнул ее шею.
— Думал, она будет сладкой, — пробормотал он. — Как вино…
— А она? — прошептала Маша.
— Соленая. Но все равно приятно….
Она хотела сказать что-то, но Дато накрыл ее рот ладонью. Затем очень нежно, едва касаясь губ, пробежал по ним подушечками пальцев, погладил подбородок. Рука заскользила ниже.
Теперь она на шее… Язык там же…
Под поцелуями и прикосновениями жилка робко вздрагивает. Подушечками пальцев это не так ощутимо, как языком…
Рука Дато под ее выгнутой шеей, подставленной под поцелуи. Его пальцы в волосах. Ей нравится, когда они там…
Его губы, горячие и мягкие.
— Прости, я зашел слишком далеко, — услышала она сдавленный голос Дато.
Он хочет отстраниться, но она не дает.
Поцелуй. Еще один. На губах соль. Дато впивается в них.
— Я готова, — шепчет Маша.
— К чему?
— Стать твоей.
* * *
Хотелось в туалет. Маша покинула свою комнату.
Чтобы попасть в уборную, надо было пересечь прихожую. Она огромная, в ней не только шкаф, вешалка и зеркало, но и два кресла, между ними столик. На нем телефон. Сколько часов Маша провела с трубкой у уха, не счесть! Дато звонил ей и от соседей, и из автоматов (выискивал те, что по причине каких-то неполадок соединяли бесплатно), и из школы, тайно пробираясь в кабинет директора…
Позвонил он и сейчас!
Едва по прихожей разнеслась трель, как Маша поняла — это Дато! И бросилась к телефону. Но ее опередила мама. Сняла трубку параллельного аппарата и тут же положила. Как будто чувствовала, что это «башибузук». Но звонок повторился. Маша проявила чудеса расторопности, подняла трубку быстрее мамы и выпалила:
— Да!
— Маша, здравствуй.
— Вы не туда попали, — донесся мамин голос. Она все же вклинилась.
— Нет, туда! — закричала Маша. — Дато, это я!
Мама показалась на пороге комнаты. За ней отец. Оба недовольные, даже злые.
— Положи трубку, — отчеканил папа.
— Нет.
Тогда мать решительно шагнула к Маше и попыталась вырвать ее. Однако дочка вцепилась в трубку мертвой хваткой. Отец смотрел на противоборство своих девочек с ужасом. Наконец сказал жене:
— Надя, дай им поговорить.
— Сережа! — всхлипнула та. — Ты же только что рассказал…
— Дай. — И уже дочери: — У тебя пять минут. Потом ко мне. Есть серьезный разговор.
Маша кивнула. Родители ушли, прикрыв за собой дверь.
— Дато, я так соскучилась, — выпалила Маша.
— Я тоже… Очень-очень.
— Говорила же, не звони сюда.
— Маш… я бы не стал, если б… — Голос его дрогнул. Маша поняла, что случилась беда. — Мама умерла.
— Как? Когда?
— Сегодня. Послезавтра похороны. Ты придешь?
— Сейчас же приду. Жди!
И, бросив трубку на столик, чтобы родители не поняли по сигналу, что разговор закончен, начала собираться. На ней были байковый розовый халатик и гольфы с помпонами. Она носила их вместо тапок. И тепло, и шрам прикрыт. А надо надеть джинсы, футболку, куртку — сегодня резко похолодало, подул противный ветер, небо затянуло тяжелыми синими, похожими на гематомы тучами. Но где это все лежит, Маша не могла вспомнить. В ее голове не укладывалось, что женщина, позавчера испекшая для нее ачму, сегодня лежит в гробу, и ее дети остались сиротами.
За окном громыхнуло. Гроза? И это в октябре? Да что такое происходит? Неужели с грохотом рушится мир, в котором она была беспредельно счастлива? Когда Дато вешал ей на шею ключ от своего сердца, катал ее на закорках, притворяясь Казбеком-3, слизывал с ее шеи капли вина, она пережила лучший день в своей жизни. И тогда все было прекрасно, в том числе погода. И что теперь? Открытая конфронтация с родителями, смерть мамы Дато… да еще это свинцовое небо, гром, холод… будто природа заодно с высшими силами, которые решили разрушить радужный Машин мир…
