— Он жил в Тбилиси?
— Нет. И бывал здесь не так уж часто. Прилетал, если поступал выгодный заказ. Место его постоянного жительства мне неизвестно. Но думаю, его не существовало. Таким людям, как Мухаммед… — Сандро закатил глаза. — Опять я назвал его так!
— А, знаешь, пусть будет Мухаммед. Это имя, похоже, подходит ему больше, чем Гио.
— И уж тем более чем Одуванчик, помню, ты его так называл. Жестокий, крайне опасный человек. В его присутствии всем становилось не по себе.
— Даже тебе? — удивился Дато.
— Даже мне. Но в меньшей степени, чем остальным. Я мог беседовать с Мухаммедом. Мы несколько раз вместе обедали, и он рассказывал о себе. Но когда с нами за столом оказался мой приятель, он выдержал всего десять минут. Сославшись на срочные дела, покинул ресторан. Потом сказал, что просто не мог переносить общество Мухаммеда. Ему было настолько нехорошо в его присутствии, что кусок в горло не лез.
— Странно это слышать… Когда-то Одуванчик вызывал у людей одну лишь симпатию. Как человек мог так измениться?
— А может, он и не менялся? Просто перестал притворяться?
В комнату неслышно вошел охранник. В руке — трубка телефона. Молча протянул ее Папе.
— Извини, — бросил тот Дато. — Я ждал важного звонка…
И ушел в соседнюю комнату.
Оставшись один, Давид глубоко задумался. Он был рад, что у него появилось на это немного времени. Хотелось осмыслить услышанное.
Гио… киллер!
В голове не укладывается!
Мальчик, что выхаживал птиц-подранков и помойных котов, стал убийцей. Он был таким добрым малым…
Или только прикидывался?
Теперь Дато припомнил, что Гио не проявлял сочувствия к людям, только к живности. Он не был жестоким, но и сострадательным не являлся. Легко относился к людской смерти. Даже по маме скорбел как-то сдержанно. Над дворовым псом, сбитым машиной, он пролил много слез, а над гробом матери ни капли. Все думали, мальчик в шоке, сам не свой от горя, а он, возможно, был тогда как раз…
Настоящий!
Снова явился охранник. Принес поднос, на котором стояла бутылка «Боржоми» и два стакана. Поставив его на стол, вопросительно взглянул на Дато. Тот кивнул. В горле пересохло, и от минеральной воды он не стал отказываться.
Одуванчик не любил «Боржоми», вспомнилось Давиду. Он вообще не пил ничего с пузырями. Даже фанту или пепси, хотя был страшным сластеной.
Вернулся хозяин квартиры. Лицо озабоченное. Голубой глаз недобро сверкает. Именно он всегда выдавал его отрицательные эмоции. А вот карий оставался спокойным всегда. Иногда становился ласковым. Дато вдруг стало интересно, как выглядел бы Папа, родись он с одинаковыми глазами. Если с карими, казался бы добряком? С голубыми — бесчеловечным монстром? Или же ничего не изменилось бы, и Сандро остался таким же?
— Проблемы? — спросил Дато.
— Что? — Казалось, Папа забыл о том, что у него посетитель, и только сейчас, когда он себя обозначил, вспомнил о нем. — А… Нет… Ерунда. — Он плюхнулся в кресло, налил и залпом выпил воду. — Так куда вы дели тело?
— Что?
— Тело… Куда дели тело Мухаммеда?
— Закопали.
— Где?
— А что?
— Придется эксгумировать.
— Это еще зачем?
— Его ищут очень серьезные люди. От них он, видимо, прятался, притворяясь бомжом (Балу мне все рассказал).
— То есть ты думаешь, амнезия — выдумка?
— Уверен.
— А я все же допустил бы ее. Рассуди сам. Гио многие годы сознательно избегал отчего дома и встречи с родственниками, хотя, как теперь выясняется, бывал в Тбилиси. И вдруг его потянуло в наш двор. Почему? Сработало подсознание. Ему что, больше негде было спрятаться? Не думаю…
— Там его никогда бы не искали. Потому что он, как ты правильно заметил, все годы сознательно избегал отчего дома.
— Но нашли же!
— Возможно, случайно.
— Ладно, это уже не важно… Зачем тело эксгумировать?
— Во-первых, человек, что звонил мне сейчас, желает убедиться, что Мухаммед реально мертв. Именно он, а не кто-то другой, похожий на него…
— И кто будет опознавать покойника?
— Я. У меня фотографическая память. И по форме пальцев, волосам, шрамам и прочим деталям я опознаю человека.
— А во-вторых?
— При Мухаммеде, если опять же это он, может оказаться нечто, что является собственностью заинтересованного лица.
— Не было при нем ничего. Мы проверили. Похоронили его в штанах и майке. В том, в чем он спал.
— Дато, — с укором протянул Папа. — Вы проверяли содержание желудка и анального отверстия?
— Нет… — Он кашлянул. — Об этом я не подумал.
— В общем, завтра в первой половине дня едем к месту захоронения.
— Почему не сегодня-то?
— Я уезжаю в Кутаиси через два часа. Вернусь только завтра.
— Выходит, до завтра?
— Да. Я свяжусь с тобой.
— Что ж… До встречи. — Дато стал подниматься, но, услышав реплику Папы, замер.
— А не хочешь со мной в Кутаиси? — бросил тот.
— Зачем?
— Там семинар по биоцентризму пройдет. Проводить его будет ученик самого Роберта Ланца.
— Ты о чем?
— О новой теории Вселенной, в которой сознание первично. Мы обсуждали с тобой это десять минут назад.
— Боюсь, я ничего не пойму. И буду скучать на семинаре. Или того хуже, позорить тебя, задавая идиотские вопросы.
— Жаль. Ты мне всегда нравился. Я даже хотел с тобой дружить. И знаешь, почему?
— Из-за моей бабки-аристократки, чья кровь, пусть и разбавленная кахетинскими крестинами, течет во мне? — усмехнулся Дато.
— Нет. Будь так, я бы приблизил к себе Зуру. Он, кстати, очень к этому стремился одно время. Так и набивался ко мне в друзья. Но он… Как бы это сказать… — Сандро пощелкал пальцами. — С трещинкой. Есть драгоценные камни, у которых она имеется внутри, не снаружи. У крупных, красивых, дорогих. И именно эта трещинка порой делает камень уникальным. Но я не купил бы такой никогда. Для меня он — с изъяном. А вот ты не такой. Возможно, не уникален. Но ты цельный. Монолитный. Ты — настоящая ценность… Понимаешь, о чем я?
Дато немного помолчал, затем, поднявшись, сказал:
— Я понимаю одно, что ты ненормальный! И можешь за эти слова меня отдать на растерзание своему бультерьеру. — Это он имел в виду охранника. — И еще одно интересно… Как ты себя оцениваешь по шкале классификации камней? Ты с трещинкой? Без? Ценен? Или так себе?
