Леня-шантажист не ожидал такой удачи. Хотя ему еще предстояли долгие дни муторной изматывающей слежки, но все это казалось пустяком по сравнению с теми сведениями, которые стали известны ему совершенно случайно. На всякий случай он обзвонил общих знакомых и выяснил, нет ли у Феофановых в семье маленьких детей. Как он и ожидал, никто об этом ничего не знал. Великовозрастные детки оказались еще не женатыми, никаких других детей в этой семье, которая была у всех на виду, не наблюдалось.
«Отлично, — рассуждал Леня. — Осталось только выяснить, где его жена и дочка обитают, и заснять их всех вместе. Дальше никаких интимных сцен даже и не понадобится. Только адрес, кассета, имя второй жены и имя ребенка. И мсье Феофанов покатится колбаской по Малой Спасской. Если, конечно, не захочет купить у меня столь ценный материал…»
Феофанова Леня совершенно случайно увидел в «Детском мире», когда тот рассматривал детские костюмчики и покупал манеж.
«Он собирается ехать к ней», — решил Соколовский и пулей выскочил из магазина.
Поймав первого попавшегося частника, он посулил ему крупную сумму, если в утренних пробках он не упустит феофановскую тачку. Водитель попался расторопный и толковый. Он не сидел на хвосте, мозоля глаза своим преследуемым, а умело прятался в потоке машин, не теряя «девятку» Феофанова из вида.
Новое семейство дяди Толи обитало в старой хрущевке без лифта. Пока любящий папаша выгружал из машины покупки, Леня, быстро и щедро расплатившись с шофером, снимал его из окна подъезда. Проследить номер квартиры, в которую Феофанов вошел, было проще простого. Адрес уже лежал у Лени в кармане. Оставалось снять только несколько чувствительных для женской души семейных сцен. И сыщик решил ждать до последнего.
Часа через два молодой человек, сидящий на лавочке во дворе, увидел, как семейство Феофанова с ребенком загружается в машину. Все это было аккуратно и незаметно снято из-за деревьев детской площадки. Пока феофановская «девятка» стояла на светофоре, Леня нашел парня, копавшегося с мотоциклом, и, хотя было холодновато для прогулки с ветерком, они быстро ее догнали. Через пару кварталов автомобиль юркнул во двор и остановился около входа в детскую поликлинику.
«То, что надо», — решил сыщик и, маскируясь под папашу, вошел внутрь. Прогуливаясь по коридорам, полным оглушительно кричащих грудных детей, Леня изящно прикрывал камеру шапкой. Наконец он нашел своего клиента с семейством — тот сидел в ожидании приема врача около кабинета. У юной жены Феофанова — женщины с заурядной внешностью, довольно скромно одетой — был вид утомленный и измученный, свойственный всем матерям.
Соколовский сел неподалеку от них и, держа на коленях камеру, незаметно направил ее на Феофанова. Девочка, улыбаясь, прыгала на руках у матери и от удовольствия пускала пузыри, а сам дядя Толя, напоминавший больше любящего дедушку, чем счастливого отца, гремел перед лицом ребенка красной погремушкой.
— А где наш папочка, Лелечка, посмотри? Ах вот наш папочка. А какая у него игрушка! Ну иди на ручки к папочке, — говорила мать, устало передавая разыгравшегося ребенка отцу.
«Боюсь, слова будет трудно разобрать», — озабоченно думал Леня, стараясь не смотреть на тех, кого снимал. Он не боялся быть узнанным — прошло как-никак восемь лет с тех пор, как в последний раз они встречались с Феофановым, но все-таки не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Тогда Леня был шестнадцатилетним мальчишкой с только что пробивающимся пухом над губой, а теперь он переменился так сильно, что мог, не опасаясь быть узнанным, ходить перед самым носом своего врага.
Подождав еще несколько минут, пока семейная пара не зашла к врачу, сыщик решил сразу же вернуться обратно, чтобы успеть заснять еще и их возвращение домой. Минут через двадцать он сидел уже в своем пункте наблюдения — на скамейке во дворе. Начинало смеркаться. Дул пронизывающий влажный ветер, снег был сырой и лип к рукам. Наконец показалась «девятка» — Феофановы возвращались из поликлиники.
— Толь, ты погуляй пока с Лелечкой, а я побегу кашку ей сварю, — сказала молодая женщина, передавая ребенка мужу.
Феофанов покорно посадил девочку в коляску и стал с ней прогуливаться, что-то с умилением рассказывая малышке. Та смотрела огромными удивленными глазами на темнеющее небо, на жильцов дома, вежливо здоровавшихся с гуляющим отцом, на голубей, которые клевали корку хлеба, брошенную сердобольной старушкой.
Вскоре Феофанов вошел в дом, а Соколовский решил, что на сегодня работа закончилась.
«Маловато материала, — переживал он. — Ну в магазине, ну в поликлинике, ну гуляет во дворе. Нет, мало, конечно. Вот бы в квартиру проникнуть… Но как? Был бы первый этаж, а то третий».
Вдруг Лене в голову пришла гениальная идея. Он вспомнил расположение квартир на лестничной площадке и вычислил, где должна располагаться девятая. Шантажист обошел весь дом, задрав голову и рассматривая зашторенные окна. По счастливой случайности девятой оказалась однокомнатная угловая квартира с окнами в торце дома. Перед ними рос огромный клен, раскидистые узловатые ветви которого доставали до самой крыши.
Уже совсем стемнело, в интересующем окне зажегся приветливый желтоватый свет, шторы не были задернуты. Леня огляделся. Только редкие прохожие спешили по своим делам, печально разглядывая лужи под ногами. Никому до него не было дела. Тогда, повесив камеру на плечо, он осторожно, стараясь не ударить ее, полез на дерево. Ноги скользили по обледенелому стволу, то и дело срываясь. Несмотря на несколько неудачных попыток, сыщик все-таки сумел долезть до первых толстых сучьев. Дальше было уже легче. Переползая с ветки на ветку, он ловко добрался до уровня третьего этажа и занял позицию для наблюдения на удобной развилке в ветвях, облепленной снегом.
Комната была видна как на ладони. Мать переодевала ребенка, сам Феофанов уже разгуливал по дому в толстом махровом халате и шлепанцах. Начинался тихий семейный вечер. Соколовский сидел на ветке, как огромная черная птица, и выборочно снимал те моменты, которые свидетельствовали о семейном счастье своего подопечного.
За шиворот ему сыпался снег, ноги затекли, но в пылу работы Леня не замечал неудобств. Он беспокоился только о том, как бы не кончился заряд в батарейках, и боялся, что для самого интересного момента может не хватить кассеты. Таким образом был снят скромный семейный ужин и укладывание ребенка спать.
Когда девочка уже дремала в своей кроватке в глубине комнаты и верхний яркий свет сменился приглушенным светом торшера, наступил самый нежный момент вечера. Мать склонилась над кроваткой, поправляя одеяльце, потом распрямилась, откинув с лица волосы, упавшие в беспорядке на лоб. К ней подошел Феофанов и нежно обнял. Женщина склонила ему голову на грудь и, кажется, заплакала. Ее плечи вздрагивали, Феофанов успокаивающе гладил женщину по спине, что-то ласково говоря ей. Потом он поцеловал ее, обнял и понес на диван. Свет торшера погас.
«Отлично, — прокомментировал Леня, довольный собой. — Как раз то, что надо. Конечно, фигуры мелковатыми получились, но, я думаю, и этого будет достаточно».
