Вот как — как, я вас спрашиваю, — я попаду обратно?!
Несколько минут я в бессильной злости пинала стену. Еще столько же — пыталась определить, где нахожусь. Ну да, все еще «Полюс», спасибо хоть за это. Технический этаж, самый нижний — над головой клубок из балок, тросов и ремонтных площадок, под ногами сквозь решетчатый пол виден этаж архива.
Медленно остывая, я еще раз посмотрела наверх. Глаза сузились. Боюсь я, значит…
Чего — сунуть Неро эту похоронную тряпку?!
Для этого не нужно даже с ним разговаривать.
Именно так.
Приняв решение, я зашагала вперед, ища лестницу наверх. Извилистые гулкие коридоры сменялись узкими пыльными шахтами, шахты — тонкими, висящими над пустотой лесенками. Далеко внизу неясным пятном затерялась площадка у подъемников, где когда-то падали мне в руки птичьи перья. Пол сжался до узкой стальной полосы.
…Если подумать, это все-таки будет слишком по-детски. Мы же взрослые цивилизованные люди.
Да. Именно так…
Я стояла посреди огромного черного колодца со звездочками окон на дне, и жесткие тросы-лианы почти касались лица. Протяни руку — и коснешься бурого клубка переплетенных труб и распорок, застывших в воздухе почти без опоры. А моя опора — узкая полоса балки, паутинкой протянутая через пропасть.
Впереди едва заметно качается в потоках теплого воздуха невесомая решетчатая площадка, просеивая пылинки тусклого света аварийных ламп. Темная мужская фигура застыла на самом краю, опершись на тонкие, как леска, перила.
Он не повернулся. Даже когда от моего дыхания встопорщились волоски у него на затылке.
— Не боишься, что всажу нож в спину? — тихо спросила я, приглаживая выбившиеся прядки. — Эрро бы меня озолотил.
— У тебя его нет. Ножа.
— А если бы был?
— Что тебе нужно? — Неро наконец развернулся ко мне, опершись спиной о перила. Устало посмотрел куда-то поверх меня: — Ну?
— Вот, — я повесила на перила сложенный пиджак. — Ты забыл.
— Могли и не утруждать себя, фарра Шалли. Поскольку вы весьма однозначно высказались относительно…моего присутствия в своей каюте, я полагал, что он уже давным-давно на помойке. Не волнуйтесь, это не единственный мой пиджак.
— Не сомневаюсь в этом, — процедила я. — Вы, безусловно, можете купить себе что и кого угодно — от компаньонов до священных артефактов, и даже не заметите затрат! — вырвалось раньше, чем я успела подумать.
Он не ответил — просто отвернулся, рассматривая маячащее справа переплетение канатов. Я помолчала и, тронув его за рукав, тихо сказала:
— Извини. Это действительно для меня было… важно.
— Я знаю, — ровно отозвался Неро. — Потому и привез.
— Спасибо.
Пальцы бездумно, будто чужие, скользили по его рукаву, разглаживая складки мятой рубашки.
— Можешь не чувствовать себя обязанной — мне это ничего не стоило.
— Почему?…
— Родственная протекция, — он криво усмехнулся и посмотрел на меня. — Санх — мой отец.
Если подумать, не такой уж и сюрприз. И я ему действительно ничего не должна.
— …Ну, я пойду?
Неро кивнул. Я развернулась и медленно пошла к мосткам, напрочь забыв, что мне по-прежнему нужно на Силлан, и по-прежнему непонятно, как туда попасть…
Я понимала одно — от мысли, что это последний наш разговор, в груди свивался тяжелый холодный ком. Вот еще шажок, и еще… Только держаться, только не разреветься, как девчонка…
— Подожди…
Быстрые шаги за спиной, горячие пальцы, обхватившие запястье, теплое дыхание на затылке… Я обернулась, до боли сжав зубы, но соленые капли уже побежали по щекам, все быстрее и быстрее — и вот уже я реву, как маленький испуганный ребенок.
Меня притягивают к себе, обнимают, прижимая к груди, и сильные руки вовсе не хочется отбросить… как и губы, горячо, торопливо целующие, боясь, что я вот-вот опомнюсь и оттолкну…
* * *
Младенцы никогда не выбирают удобного времени для появления на свет.
Им неважно, находитесь вы в растрепанных чувствах или из равновесия вас не выведет даже грядущий апокалипсис. И ваша тонкая душевная организация вкупе с воющей на луну совестью в четыре часа утра не волнует никого…
— Следите за показателями давления. Что-то мне не нравится… — по операционной разнесся властный голос доктора Хова.
Робот-медсестра послушно зависла у монитора, комментируя цифры тихим воркованием. Я вытянула шею, почти касаясь лбом прозрачной перегородки, отделяющей операционную от галереи для наблюдателей. Показания приборов говорили мне не слишком много, но так было спокойнее.
Появлялась иллюзия контроля.
Хотя бы иллюзия какого угодно контроля… Сейчас для меня это было важным. Очень важным — реальный контроль над собственной реальной жизнью стремительно ускользал из рук, и с каждой минутой все быстрее и быстрее.
Меня выдернул сюда Тан. Не знаю, откуда узнал, что здесь — началось, и что вообще подумал о том, что увидел — было не до того… Да и сейчас, наверное, тоже…
Время тянулось одной долгой, бесконечно-тягучей каплей смолы, то и дело застывая на месте. Я сосредоточилась на проекционном экране, наблюдая, как Хова в окружении венка чужих рук, что-то делающих с Марлен, осторожно поднимает маленькое окровавленное тельце, пока кто-то другой перерезает и перевязывает пуповину, и отдает ребенка уже стоящей наготове медсестре. Минута — и операционную прорезает первый истошный крик Избранной, которую имели наглость умыть.
Я приникаю к перегородке, жадно разглядывая крошечный розовый комочек, пересчитываю пальчики-ручки-ножки-глазки, хотя и без того понятно, что все в порядке. Самый обычный ребенок, без крыльев, рогов, хвоста и что там еще может быть у эйра… Глазастый, с крошечным носиком и темным пушком на голове.
Первая, неуверенная улыбка появляется на губах. Наконец-то… Все?
Нет.
Внезапно сестру с ребенком оттесняют в угол, операционная заполняется резкими, встревоженными восклицаниями, хирурги суетятся вокруг операционного стола, а на одном из мониторов скачущая кривая сердечного ритма опадает до прямой.
Хова яростно чертыхается, но за плотным строем спин ничего не видно. Ближайший ко мне хирург почти рычит:
— Держись, девочка… Совсем немного осталось, что же ты решила уйти?!
Следующий час был одним сплошным кошмаром моей «узкой специализации». Я не понимала, что происходит, и возможно ли вообще что-то сделать с тем, что Марлен Рис решила умереть. Просто так — безо всяких причин.
Переубедить ее удалось только к утру, когда и врачи, и медсестры, и я превратились в один сплошной, измочаленный комок нервов.
