— Подожди, Рахиль. Именно об этом я и говорю. Если вы отдадите ему выкуп и получите обратно детей, что сможет удержать вас от обращения в полицию после этого? Понимаешь, о чем я?
— Я уверена, что через полчаса после получения денег он уже окажется за границей. И ему будет наплевать, что мы сделаем потом.
— Думаешь? Но он совсем не глуп, Рахиль. Мы обе это прекрасно знаем. Бегство из страны не дает никакой гарантии. Большинство преступников все равно рано или поздно попадается.
— Что же тогда? — Рахиль беспокойно заерзала на сиденье. — Может, ты чуть сбавишь? — попросила она. — Если нас остановят за превышение скорости, тебя лишат водительских прав.
— Ну, в общем, верно. В таком случае место за рулем можешь занять ты. У тебя ведь есть права?
— Да.
— Ну и отлично, — успокоилась Исабель, обгоняя хромированную «БМВ», набитую парнями-эмигрантами в бейсболках, повернутых козырьками назад.
— Мы не можем ждать, — продолжала она, — ибо вот о чем я хотела сказать: мы не знаем, что он предпримет, если получит деньги, но мы также не знаем и того, что он предпримет, если не получит их. А потому нам необходимо постоянно на шаг опережать его. Мы должны вести, а не он. Понимаешь?
Рахиль так яростно затрясла головой, что Исабель увидела это, хотя взгляд ее был прикован к дороге.
— Нет, абсолютно серьезно.
Исабель облизала губы. Если случилось что-то дурное, в этом была ее вина. Но в данный момент она, напротив, чувствовала, что все ее теперешние слова и поступки не просто на вес золота, но чрезвычайно востребованного золота.
— Если окажется, что ублюдок действительно проживает по адресу, куда мы сейчас едем, нам удастся приблизиться к нему намного плотнее, чем он мог представить себе в самых жутких кошмарах. Он примется изо всех сил рыться в своей психопатической башке, чтобы обнаружить, где он совершил ошибку. А это заставит его сильно усомниться в вашем следующем шаге, верно? От чего он станет более уязвимым, а именно это нам и надо.
Они обогнали полтора десятка автомобилей, прежде чем Рахиль ответила:
— Поговорим об этом чуть позже, хорошо? А сейчас я бы лучше хотела просто немного посидеть.
Исабель на мгновение взглянула на нее, когда они выскочили на мост через Малый Бельт. С губ Рахили не сорвалось ни единого звука, но если присмотреться, можно было заметить, что они постоянно шевелились. Глаза ее были прикрыты, руки сжимали мобильник так сильно, что суставы побелели.
— Ты действительно веришь в Бога? — спросила Исабель.
Прошло несколько секунд; видимо, прежде чем открыть глаза, ей нужно было завершить молитву.
— Да, действительно. Я верю в Богоматерь и в то, что она заботится о таких несчастных женщинах, как я. Поэтому я молюсь ей, и она услышит меня, я убеждена.
Исабель нахмурилась, но кивнула и замолчала. Любое слово сейчас было бы неуместно.
Ферслев расположился посреди лоскутного одеяла угодий рядом с Исефьордом и во многом представлял собой беспечную идиллию, не очень соответствующую их новому знанию о том, что скрывает этот провинциальный уголок.
Исабель заметила, как сердце забилось быстрее по мере приближения к обозначенному адресу. И когда они еще издалека увидели с дороги едва различимый за множеством деревьев дом, Рахиль взяла ее за руку и попросила остановиться. Лицо ее побелело, она непрерывно терла щеки, как будто хотела ускорить кровоток. Лоб блестел от пота, а губы были крепко сжаты.
— Остановись здесь, Исабель, — сказала она, когда они подъехали к изгороди, выкарабкалась из машины и опустилась на колени в канаве у обочины. Ей было дурно. Она стонала после каждого рвотного спазма. Так продолжалось до тех пор, пока желудок полностью не освободился.
— Ты в порядке? — спросила Исабель ровно в тот момент, когда мимо промчался черный «Мерседес».
Как будто и так не было понятно — все-таки ее спутницу рвало, но такова уж общепринятая форма вопроса.
— Ну вот, — произнесла Рахиль, боком пристроившись на пассажирском сиденье и вытерев уголки рта тыльной стороной ладони. — Что теперь?
— Подъедем прямо к дому. Он думает, что мой брат-полицейский проинформирован. Так что если негодяй находится в доме, он отпустит детей, как только увидит меня. Никак иначе поступить он не посмеет. Лишь бы у него самого была возможность скрыться.
— Нам нужно поставить машину так, чтобы он не чувствовал себя в западне, — заметила Рахиль. — Иначе мы рискуем, что он пойдет на какой-либо отчаянный поступок.
— Нет. Я думаю, ты ошибаешься. Напротив, мы поставим машину прямо посреди дороги. Так что ему придется отступать в луга. Если он будет иметь возможность ретироваться на автомобиле, есть риск, что дети окажутся вместе с ним.
Казалось, что у Рахили вновь подступил приступ дурноты, но она сделала пару глотательных движений и пришла в себя.
— Я понимаю, Рахиль. Для тебя непривычна подобная ситуация, равно как и для меня. Мне тоже сейчас совсем несладко. И все же мы это сделаем.
Рахиль посмотрела на нее влажными, но холодными глазами.
— Я пережила в своей жизни гораздо больше, чем ты думаешь, — произнесла она неожиданно жестким тоном. — Да, мне страшно, но не за себя. Лишь бы ничего не испортить.
Исабель поставила машину поперек проселочной дороги, после чего они вылезли и встали посреди двора под деревьями, ожидая, что произойдет дальше.
С крыши доносилось гурканье голубей, сухая дикая трава по периметру двора шелестела, колеблемая слабым бризом. Помимо этого, единственным звуком, свидетельствующим о жизни, было их собственное глубокое дыхание.
Окна фермы казались черными. Возможно, они были запачканы, возможно, были завешаны чем-то изнутри, чтобы невозможно было заглянуть внутрь. Вдоль стены стоял старый ржавый садовый инвентарь, краска на срубе облупилась во многих местах. Место выглядело мертвым и необитаемым. Тревожный знак.
— Пойдем, — позвала Исабель, направляясь прямо к входной двери. Она громко постучалась с некоторым интервалом. Отступила на шаг в сторону и пробарабанила суставами пальцев по стеклу, однако за стеной никто не пошевелился.
— Святая Богоматерь. Если они находятся внутри, возможно, они каким-то образом пытаются вступить с нами в контакт, — сказала Рахиль, выходя из транса. Затем с поразительной решительностью схватила мотыгу со сломанным черенком, лежавшую на брусчатке около стены, и с силой размахнулась ею, нанеся удар по стеклу рядом с дверью.
Стало очевидно, что ее повседневная жизнь была наполнена тяжким бытом, когда она затем вскинула мотыгу на плечо и высадила окно. Все ее действия указывали на то, что она приготовилась применить орудие против мужчины, если он окажется внутри вместе с ее детьми. Приготовилась дать ему понять, что ему следует тщательно взвесить свой очередной шаг.
