– Боец Кузьмичев!
– Я!
– Лезь на дерево и поглядывай по сторонам. Если немцев увидишь, сигнал дашь. Я ничего плохого о Вилли Хаузе не думаю, но береженого бог бережет. Остальным отдыхать.
Саша улегся на траву, ноги поднял и положил на ствол дерева. Их в учебке в свое время сержант учил – так усталость быстрее проходит.
Все трое погрузились в сон.
Уже прошло часа четыре, когда прокукарекал петух – довольно близко и явственно.
Саша сразу проснулся. То ли сон приснился, то ли голодные галлюцинации? Откуда петуху в лесу взяться?
– Ну, наконец-то! – прошипел сверху Иван. – Дрыхнете, аж храпом всех зверей разогнали.
Саша разозлился.
– Кто же в лесу кукарекает? Ты видел в лесу петухов?
– Так я по-другому не умею.
– Ну – куковал бы, как кукушка. Чего кукарекаешь?
– Так вон он, немец наш идет!
– Тьфу ты со своим петухом, так бы сразу и говорил! Давай, слазь оттуда!
– Наконец-то, – задорно отозвался Иван, – а то я весь зад на ветке отсидел.
Саша подобрался к опушке. Всмотревшись повнимательнее, он увидел между деревьями посланного им в деревню пехотинца. Поискал глазами – нет ли за ним «хвоста»? Вроде не видать.
Вскоре пехотинец был уже на месте отдыха группы. За спиной у него была наволочка от подушки, которую он, остановившись, с явным облегчением сбросил на землю.
– Товарищ… – обратившись к Саше, он запнулся.
– Называй пока командиром – я ведь тоже рядовой, как и ты.
– Товарищ командир, ваше приказание выполнено, продовольствие доставлено.
– Молодец!
Саша поймал себя на мысли, что он вслушивается в речь пехотинца – не проявится ли акцент? Но пехотинец говорил по-русски чисто, как коренной русак.
– Доставай, хвастайся добычей.
Группа моментально окружила добытчика. Он запустил руку в наволочку и вытащил целый каравай серого хлеба – явно деревенской выпечки.
– Ура, – вполголоса сказал танкист.
А когда следом показался добрый шматок соленого сала, радости бойцов не было предела.
Жестом фокусника пехотинец достал из наволочки несколько луковиц, изрядный пучок моркови и огурцы. Напоследок же, придав лицу торжественное выражение, вытащил бутылку водки. Самой настоящей, заводской, с сургучной пробкой. Все это походило на сказку.
Саша извлек из ножен нож и протянул танкисту.
– Дели поровну.
Сам же отозвал пехотинца в сторонку.
– Рассказывай.
– Дед у деревни коз пас, я на него случайно наткнулся. Он мне это добро и принес.
– Ты нигде не засветился? Немцев за собой не привел?
– Вроде нет.
– Вроде! А то когда ты ушел, танкист тут про тебя небылицы рассказывал.
Пехотинец покраснел, как девица.
– Документы свои дай!
Боец достал солдатскую книжку. И в самом деле – Вилли Франц Хаузе.
– Так ты действительно немец?
– Мне теперь что – с гранатой под танк броситься?
– Да нет, это я так. Хоть предупредил бы.
– В следующий раз табличку на грудь повешу – «немец», – прищурился Вилли.
– Прости. Пойдем, подхарчимся.
Вся еда была уже поделена, и бойцы только ждали команды. Танкист с вожделением поглядывал на бутылку водки.
– Выпивку отставить, с собой водку возьмем.
– А фронтовые сто граммов? – обиделся танкист.
– А переправа через Днепр? На тот берег выберемся, тогда водка в самый раз будет – для сугрева.
– Командир, зачем тяжесть нести? Вдруг разобьется?
– Черт с вами, – сдался Саша, – по сто граммов и в самом деле не повредит.
Они дружно накинулись на хлеб с салом и только мычали от удовольствия. Потом пустили бутылку по кругу, сделали по паре глотков и взялись за лук и огурцы. Съев их, они допили водку и грызли морковь.
– Ух, хорошо! – раскраснелся танкист. – Витя, мы всегда тебя за харчами посылать будем – ты удачливый.
До вечера было еще далеко, и потому, поев, все улеглись отдыхать.
Теперь на дерево полез танкист – без караульного нельзя.
К Саше подошел Вилли, присел рядом.
– Я не все сказал. В деревне немцы стоят. Одна машина грузовая и несколько солдат. Когда старик в деревню ушел, я проследил. Не, из леса не выходил! А старик, когда вернулся, рассказал, что они уже второй день тут. Его семью из дома выгнали, и они в сарае спят. Немцы целыми днями шнапс глушат, всех кур в деревне перестреляли и съели.
– Ты это все к чему мне рассказал?
– Этот, что на дереве сидит, мне прямо в лицо говорил, что я сплю и вижу, как к немцам перебежать. Вроде зов крови.
– Я тебе верю. Как ты воевал, я видел. К немцам в деревне с поднятыми руками не вышел. И наплюй – дураки были всегда и везде.
– Боюсь я. Когда к нашим выйду, замучают меня вопросами – как воевал, что да почему.
– Вполне может быть. Так что стисни зубы и терпи.
Видно, Вилли волновал этот вопрос. Для окруженцев он немец, для немцев – чужак.
Саша уже стал проваливаться в сон, как подскочил от внезапно осенившей его мысли. Как же он сразу-то не допер?
Машина в деревне одна, и значит, немцев много быть не должно, коли они в одной хате помещаются на ночевку. Всего и дела-то – немцев ночью вырезать да на их грузовике уехать. Немчика нашего в немецкую форму переодеть – вдруг патруль остановит? За ночь можно сотни полторы километров отмахать. Ежели на рожон не лезть, то вполне может получиться.
Саша растолкал уснувшего пехотинца.
– Ты прости, что спать мешаю. Сколько немцев в деревне?
– Старик не сказал, а я не спросил. А что?
– Мысль у меня есть. Немцев вырезать ночью, да на их грузовике в сторону Смоленска поехать. За ночь ох и далеко проехать получится!
– А если патруль остановит?
– А мы тебя в немецкую форму переоденем. Ты язык немецкий знаешь?
Вилли улыбнулся.
– У нас в семье все родной язык знают. Я на немецком не хуже, чем на русском говорю. Учительница немецкого языка в школе говорила, что у меня берлинский выговор.
– Вот! Что я говорил! – обрадовался Саша. – В форму оденем тебя – за немца вполне сойдешь.
Дальше отдыхать сразу расхотелось.
– Хлопцы, подъем!
– Только поели, остограммились, сейчас бы вздремнуть минуточек шестьсот, – пробурчал танкист.
