То есть в меня.
Им бы расстрелять неподвижную машину, груженую боеприпасами, но рефлексы – штука упрямая. И пока засевшие в доме стрелки палили в прыгучую фигуру, пытаясь срезать ее влет, Дегтярь засекал вспышки. Те, в доме, засели грамотно, в глубине здания, не светясь в оконных проемах. Но выстрелы не замаскируешь темнотой сырого помещения, потому еще до того, как я покатился по земле, из нашего автомобиля короткими, злыми очередями начал бить пулемет.
Судя по воплям и хрипам, немедленно раздавшимся в здании, Дегтярь и вправду здорово навострился палить из своего стального тезки. Неизвестные, засевшие в здании, пытались отстреливаться, но Фыф удачно швырнул гранату прямо в окно, посеяв панику среди неблагодарных стрелков. А когда в темноте помещения заметались тени, тут и я подключился, вскинув винтовку и принявшись планомерно стрелять на движение из положения с колена.
СВД исправно отстреляла еще двенадцать патронов без перезарядки, после чего мельтешение внутри здания прекратилось. То ли погибли все, то ли затаились. И проверить это можно было только одним способом.
– Ну, я пошел, – сказал я. – Дегтярь, Фыф, прикрывайте.
– Фыф не прикроет, – глухо произнес из машины бывший полковник.
Я бросил взгляд направо – и закусил губу.
Шам скорчился на заднем сиденье автомобиля, зажимая лапкой грудь. При этом под левой лопаткой у него расплывалось бурое пятно.
Сердце…
Навылет…
Это – всё.
Я знал такие раны. Перевязывать бесполезно, спасти – нереально, даже если бы прямо тут из-под земли вырос целый госпиталь с современным оборудованием. Фыф, который так хотел вернуться к своей Насте, умирал, и я ничем не мог ему помочь. Какой смысл сейчас подходить, говорить что-то глупое и не нужное никому? Лучше уж использовать последние секунды его жизни так, как я считаю нужным. Не знаю, существует ли на самом деле Край Вечной войны, в который верят сталкеры всех миров. Но если он все-таки существует, сегодня у Фыфа на Серой дороге будет много сопровождающих…
Это было похоже на что-то черное, поднимающееся внутри меня от солнечного сплетения, захлестывающее меня словно цунами – неотвратимое, страшное, от которого не убежать, не спрятаться…
Словно сквозь закопченное стекло, через которое смотрят на солнечное затмение, видел я стремительно приближающееся одноэтажное здание и свои руки, сжимающие винтовку с примкнутой к ней «Бритвой». Прямоугольник окна, рывок – и вот я уже вижу картинку внутри здания, чуть подсвеченную тусклыми лучами солнца, льющимися сквозь дыры в крыше.
Сейчас я был словно в роли наблюдателя за какой-то компьютерной игрой, сильно затемненной, с блеклыми, едва различимыми цветами. Хорошо были видны только вспышки выстрелов и еще, пожалуй, кровь, лужи которой на полу казались просто черными кляксами. Но я двигался быстро, очень быстро, и хорошо видимые пули, вылетающие из стволов, не могли причинить мне вреда. При этом я – настоящий я – осознавал, что в реальности невозможно увидеть кусочек свинца, разогнанный пороховыми газами до скорости тысяча метров в секунду. Но какая мне была разница, что возможно, что нет, если там, за моей спиной, сейчас умирал Фыф? Это пусть высоколобые ученые чешут яйцевидные макушки на предмет объяснения всяких феноменов, происходящих в Зоне. А у меня – или у того, кто держал в руках винтовку, – сейчас была цель. Простая и понятная, как приклад или клинок, врезающийся в податливую плоть.
Стрелять? Нет, это слишком долго, совмещать линию выстрела с целью, нажимать на спуск, снова совмещать… Гораздо быстрее бить, колоть и рубить смутно-серые фигуры, пытающиеся достать меня своими медленными пулями. Их осталось немного внутри здания, чуть больше десятка. И я бил их прикладом, прицельно проламывая височные кости, прокалывал острием «Бритвы» глаза и горла, а когда было удобно, рубил лезвием по шеям, нанося удары точно под уши, рассекая артерии и множа на полу большие черные кляксы…
Наконец, всякое движение внутри здания прекратилось. Темная пелена все еще колыхалась перед моими глазами, все еще клокотала чернота внутри меня… Но теперь это было похоже на цунами, отползающую обратно в море, после которой на земле остаются лишь неподвижные, изломанные трупы…
Что-то ворохнулось в углу. Я стремительно обернулся – и опустил руки, чуть не выронив винтовку из разом ослабевших пальцев.
Это была крыса. Просто худая, облезлая чернобыльская крыса-мутант, величиной с небольшую кошку. Большая, конечно, но до жутких крысособак соседнего мира ей было очень далеко. Привлеченная запахом свежей крови, она воровато поводила носом, но все еще не решалась броситься к пище. Возможно, чуяла следы, эманации той страшной, черной волны ярости, захлестнувшей меня – и только сейчас отпустившей…
Я – теперь уже настоящий я, снова ставший самим собой – медленно перевел взгляд на мертвые тела. Черт, как же ноет шея… И руки трясутся, как у алкоголика. И в горле пересохло, язык – словно наждачная бумага… Но это пройдет. Это просто последствия выброса, которые бывают не только у энергоблоков, ставших жертвой вражеской диверсии. Это пройдет… А вот Фыфа уже не воскресить…
– Ну, это ты зря, – с натугой проговорил Дегтярь. – Попробовать-то можно.
Он вошел в здание через прямоугольное отверстие, в котором лет двадцать назад наверняка стояла дверь, а к настоящему времени даже косяка не сохранилось. Пулемет бывшего полковника болтался за спиной на ремне, а на руках Дегтярь держал безвольное тело Фыфа.
– Зря нагнетаешь, – повторил сталкер, опуская тело рядом с ближайшим трупом, из разрубленной шеи которого все еще сочилась кровь. – Есть у меня одна идея.
Похоже, я снова думал вслух. Это я могу. Это запросто, особенно после того, как меня накрывает. А еще после сильного приступа боевого безумия я могу стоять столбом, тупо глядя, как Дегтярь без особого почтения к мертвецу скидывает с того глубокий капюшон, берет за волосы и рывком подтягивает голову трупа к бледному лицу шама.
– По ходу, это местные бандиты, – пояснил бывший полковник. – Беспредельщики без чести и совести. Так пусть хоть после смерти помогут тем, что им теперь по-любому не нужно.
Кровь из глубокой рубленой раны тонкой, вязкой струей потекла на лицо Фыфа.
«Уже свертывается, – пришла в голову неповоротливая мысль. – Труп бандита остывает, скоро кровь совсем течь перестанет».
Но прежде, чем струйка прервалась, несколько капель цвета перезрелой вишни скатились по губам в полуоткрытый рот Фыфа. При этом мне показалось, что левое глазное щупальце шама слегка дернулось.
«Показалось. Не может быть».
Но, похоже, показалось не только мне.
Дегтярь замер на мгновение, приложил два пальца к сонной артерии Фыфа, нахмурился, крякнул с досадой, и, отбросив в сторону обескровленный труп, потянулся за следующим – благо один рядом валялся, даже с коленей подниматься не надо.
Этот был из тех, кому пуля попала в глаз, вынеся на выходе вместе с мозгами изрядный кусок затылочной кости. Хороший финиш, быстрый. Всем бы такой.
