Комната. Два окна, задернутые темными гардинами. Массивный шкаф, который слишком уж выдается из стены и со стеной роднится. Стол. Семирогий канделябр вычурной формы. Пара стульев. Секретер. Зеркало и душный запах лилейного одеколона.
– Не возражаете? – Брокк, прикрыв дверь – насчет засова он не ошибся, – туго завернул крышку на одеколоне. Но зря прикасался, едкой жидкостью и перчатки провоняли.
…и ковер, по сравнению с тем, который остался в коридоре, роскошный.
…и стол.
…и отведенное ему кресло.
– Можно было так не стараться, хватило бы и половины.
– Иногда не грех и переборщить. – Его собеседник устроился в тени. Ждет? И давно ли?
…черный шерстяной костюм и белая строгая рубашка. Полумаска. Тонкие перчатки. Трость в одной руке, в другой – стакан с виски.
– Будете? – предложил визави.
– Пожалуй, воздержусь.
– Брезгуете?
– Заснуть опасаюсь.
Кивок. И насмешка. Полулунный шрам на щеке.
– Дирижер? Полагаю, мне так вас называть? Или все-таки представитесь?
– Воздержусь. – Он улыбается легко и, кажется, вполне искренне. – Да и к чему нам с вами имена. Вы ведь не за тем пришли, верно, мастер?
Кивнуть и все-таки присесть. Кресло на удивление удобно, обманчиво мягко.
Не расслабляться.
Не верить.
– Прошу. – Дирижер демонстрирует Брокку жестяную коробку из-под зубного порошка. – Здесь четыре дозы. Принимать с перерывом в двенадцать часов…
Крышка снята и видны четыре белых шарика.
– И что от меня требуется?
– В мою доброту вы не верите?
– Увы.
– Правильно делаете. – Дирижер закрывает крышку и коробку прижимает к щеке. – Холодная… у меня был тяжелый день, мастер. Не стало дорогого мне человека.
– Сочувствую.
– Врете. Не сочувствуете. Да и не должны, но вежливость заставляет вас говорить то, что положено говорить в подобных ситуациях, даже с учетом того, что собеседнику вы с куда большим удовольствием свернули бы шею.
– Верно.
– А вот в это я как раз поверю, и охотно. – Он проводит пальцами по шее. – Но у нас с вами общее дело… к слову, мне безумно жаль, что пришлось в это втянуть вашу очаровательную супругу. Женщины не должны страдать, когда мужчины делят власть.
Четыре шарика в коробке, цена которой еще не озвучена. И свечи, которые новый знакомый сдвигает на край стола. Массивные книги в кожаных переплетах, чернильница, часы… монеты, рассыпанные по зелени стола.
В этом ли месте проходила Большая Игра?
– Вашу жалость вы могли бы проявить иначе.
– Увы. Мне и вправду неловко, но мой деловой партнер подвел меня… пришлось искать альтернативу.
– Ваш партнер…
– Совершил распространенную ошибку. – Из рукава появился клинок. Брокк не видел, когда и как Дирижер достал его, ладонь еще мгновение тому назад была пуста, и вот уже вдоль вытянутых пальцев поблескивает хищная серебряная кромка. – Мой партнер решил, что если я ничего не понимаю в ваших… расчетах, то и во всем прочем я много глупей его. Гениям свойственно переоценивать свою гениальность. Или считать остальных идиотами. Не повторяйте этой ошибки.
Клинок узкий, тонкий. Как сказал Кейрен? Один удар. И человек улыбается, проводит по лезвию ногтем. Жестянка же стоит, достаточно протянуть руку… иллюзия простоты.
– И что случилось с вашим… партнером?
– Он погиб. Трагически.
– Давно?
– Еще вчера… полагаю, его уже нашли.
Должны были, но сегодня Король ни словом не обмолвился о смерти Рига. Плохо. Не доверяет? Или, напротив, доверяет чересчур.
– Выпьем за упокой его души. – Клинок исчез в рукаве, а Дирижер поднял бокал. Но пить не стал.
– Наши души возвращаются в пламя…
– Все?
– Да.
– И ни рая, ни ада…
– Увы.
– Мне бы это подошло. Жаль, что я человеком рожден. – Он накренял бокал то влево, то вправо, наблюдая, как виски подползает к самому краю. Играл, не умея даже сейчас отрешиться от игры. – Действительно жаль, потому что без вас мне не обойтись. А вам – без меня. Нет, вы, конечно, можете уйти, но…
…вернуться в дом в надежде на то, что Виттар успеет. А если нет?
– Вижу, вы понимаете. – Он все-таки отставил бокал и сел, откинувшись на спинку кресла, в позе нарочито расслабленной, пустой. – Мне нужна ваша помощь, мастер.
– А если я все-таки откажусь?
– Вы умрете. Здесь. Ваша жена – чуть позже. А еще через сутки произойдет взрыв. Конечно, не совсем такой, как мне нужен, но я постараюсь справиться сам. Понадеюсь на удачу, а она прежде от меня не отворачивалась… и если повезет, у меня получится.
Этот человек говорил правду.
– Если же я соглашусь?
– Вернетесь домой. Спасете жену. Отправите ее подальше от города.
– Но погибнут другие.
– Погибнут. – Дирижер провел собранными в щепоть пальцами по маске. – И не буду врать, что счет пойдет на сотни, тысячи и сотни тысяч. Трагедия, которая останется в веках… и вызовет взрыв негодования.
– Человеческого, как понимаю?
– Естественно. Альвы ушли и… вы ведь не станете отрицать, что мысль отправить вслед за альвами псов очевидна? Настолько, что многим она пришлась по вкусу, а когда произойдет трагедия… конечно, вы попытаетесь предотвратить прорыв. Но сил не хватит.
– И вы так легко об этом говорите?
– Почему нет?
Игрок. И человек, который если и видел пламя, то в печи.
На пожаре. В разворачивающемся цветке, который спешит жить, зная, что, будучи отделенным от жилы, просуществует мгновения…
Человек, который не способен слышать рев материнской жилы и надеется, будто сумеет управиться с нею. Он рассчитал, вернее, воспользовался чужими расчетами, уверив себя, что им можно доверять.
Нельзя.
Прибой стучит в виски, и Брокк сам шалеет.
…а если жила прорвется…
Когда прорвется.
– Вы не понимаете, с чем связались.
– Возможно.
– Но не отступите?
Ставки сделаны, а он чересчур игрок, чтобы отойти от стола сейчас. Комбинация выигрышная. И азарт пьянит.
– Вы хотите, чтобы я установил бомбы?
– Слишком мелко. Заряды уже стоят, и давно, я же говорю, взрывы произойдут вне зависимости от вашего желания мне помочь. А я надеюсь, что вы пожелаете, поскольку мне действительно не хочется убивать вас, да и город… я не планирую утопить его целиком.
