…медленно.
Быстро.
…медленно, нить за нитью.
Рыжими острыми перьями пламени. И ажурной вязью неба, которое прогибалось, но держало.
…падало.
Небо легло на плечи, и Король, не в силах справиться с тяжестью его, все-таки встал на колени… он наклонился, упираясь ладонями в подлокотники кресла. И мертвый рубин, скатившись с руки королевы, упал на пол…
Темное на темном.
Капля среди капель, а перед глазами плывет, качается мир, раздавленный чересчур тяжелым небом. Кто же знал, что оно такое неподъемное?
…и рядом, руку протяни, если сил хватит, прорастает нить красного золота…
Виттар. Значит, жив еще, и хорошо… ему есть ради кого жить…
…медь безмолвна.
…тает серебро, но проталины заращивает… нить к нити… много их… сурьма… и кадмий, старый, почти вымерший род… ртуть бессильная, новый райгрэ… и снова золото, на выдохе, на пределе, но рядом. Поддерживая. Удерживая. Оберегая…
В глотке клокочет рык, и жила пятится.
…медленно, слишком медленно, чтобы выдержать.
Нужно.
Не ради себя, но ради тех, кто рядом. Верят ведь…
…остались.
Уходят под землю огненные родники.
Жила уже не кричит – скулит от боли, от невыносимой тяжести неба… отступает, оставляя широкий след пепла, но отступает…
…вернется.
Да, когда-нибудь.
И другой Король по праву крови и памяти будет говорить с ней…
…когда-нибудь.
– А ты, – Стальной Король облизал пересохшие губы, во рту стоял вкус крови, – ты так и не рассказала мне, что случилось с прошлым миром…
…не слышит. И почему-то от этого становится невыносимо больно.
Хорошо, что матушка мертва, она точно не одобрила бы слез. Короли не плачут.
Инголф выдержал первый удар силы, почти вывернувший его наизнанку. Он ненадолго отключился и пришел в себя уже человеком, лежащим на мостовой.
Грязная.
И он не лучше.
Грязь Инголф ненавидел от всей души, и, оттолкнувшись – мышцы загудели, грозя разорваться, – он перекатился на спину.
Город дрожал. Инголф ощущал и эту дрожь, и разрывы камня, сквозь которые медленно пробиралось пламя. Он встал на колени и руки встряхнул.
Узоры контура выплетались легко, и хватало пока собственной силы. Со стороны, пожалуй, он выглядел нелепо, голый человек, размахивающий в воздухе руками. И в глубине души Инголф порадовался, что улица пуста.
Поймать поток. Перенаправить, создавая сцепку. Соединить с другим… и еще с одним. Игра с ветром, хотя кто-то, говорят, видит кубики… в детстве у Инголфа были кубики, деревянные, с нарисованными животными. Ему нравились. Но потоки и ветер куда интересней, даже когда воплощаешь чужую идею.
А воздух густеет, и каждую нить силы приходится выдирать. Собственные тают, но остановиться Инголф не имеет права. Слишком хрупка, ненадежна конструкция.
Когда земля под ногами затрещала, Инголф не обратил на это внимания. Он краем глаза отметил и черную змею зарождающегося провала, и жар, который вдруг наполнил воздух, но отмахнулся от всего.
Значение имела лишь опорная точка.
Поймать.
Закрепить. Добавить своей силы, и еще, и снова… и жаль, что никто не видит его работу… нет, он не настолько самолюбив, но ведь удивительной красоты сооружение получается… или все-таки настолько?
Мостовая крошилась, заставляя отступать.
Хороший участок. Просторный. В Нижнем городе Инголф не смог бы работать, да и… положа руку на сердце, не захотел бы. У всех свои недостатки, вот он – брезглив.
…и арка почти закончена, а жила рвется. Она уже подмыла часть города.
…поймать.
Закрепить.
И сил почти не осталось, но… если мастер не сумеет вскрыть камень, что ж, плакать по Инголфу никто не станет.
…разве что жена.
Поймать… последняя нить, которую приходится из себя вытягивать. И кровь горлом идет, как в тот раз, когда он разбился… братец, помнится, был в ярости… и ничего, пережил.
…брат в Королевском дворце, пытается сдержать жилу, и верно, как-то выходит, если она, пусть и прорвавшись к поверхности, медлит с ударом.
…но если у мастера…
А и плевать, Инголф сделал все, что должен был.
И сев на мостовую, он оперся спиной на арку невидимого моста. На колено запрыгнула крыса, и Инголф не стал ее прогонять. Вдвоем, глядишь, и помирать веселей. Он провел ладонью по колючей шерсти. Крыса замерла. Тощее тельце ее мелко дрожало под рукой, и была она не столь уж омерзительна. Серая, с розовыми полупрозрачными ушами, с бусинами глаз и белыми нитями усов.
Тварь, но…
Трещина расползалась, камень хрустел, раскалывался, осыпался. Воздух дрожал от жара, а снег – закипал. Камням, и тем немного осталось.
Когда лава почти добралась до края – крыса перебралась на волосы Инголфа, – арка прогнулась под тяжестью зеркальных крыльев. Прогнулась, заскрежетала – пусть никто, кроме Инголфа и не слышал этого натужного звука, но выдержала.
Связки. Сухожилия.
Мощный силовой костяк.
Ажурное плетение, которое дрожало, почти обретая плоть. И пуповины воронок, соединивших ложное небо с землей, перенаправляя жар жилы на изнанку.
– Все-таки, – Инголф в приступе дружелюбия пощекотал крысу под горлом, – и я на что-то способен.
Нижний город – каменный муравейник, где дома теснят друг друга. Крыша на крыше, окно в окно, дымом опутанные, связанные.
Здесь пахло сыростью, и огонь не выживал, Олаф слышал его, запертого в тысячах печей, в древних каминах, в кострах, которые разводились под опорами старых мостов. Это прирученное людьми пламя, кажущееся безопасным, дичало. Оно билось, норовя вырваться, зацепиться за старое дерево, клок бумаги, ткани, достаточно одной искры…
Олаф отряхнулся.
Снег идет. Зима, и, конечно, это нормально, что зимой снег идет. Но он совершенно не помнит, как и когда зима наступила… говорят, он сошел с ума, и наверное, в чем-то правы.
…не сошел.
Еще нет.
Он сел на грязную мостовую и снял ботинки. Без ботинок ему проще, да и промокли. Здесь много воды и много вони, поэтому псы в Нижний город заглядывают редко. А Олаф – исключение…
…ребята из пожарной команды тоже не любили появляться на этой стороне реки. Местные пожары обреченные, и если уж вспыхивали, то никто и никогда не пытался спасти дом. Соседние – быть может, а тот, который горел… огонь взымал дань, и люди полагали это нормальным. А кто такой Олаф, чтобы с людьми спорить?
