– Отец…
– Взбесится, точно.
Райдо никогда не пугал отцовский гнев. Его, кажется, ничего не пугало.
– Но не тебе, Кейрен, платить за его амбиции. Сам подумай, что тебя ждет? Жизнь с нелюбимой женщиной, которой и ты сам неприятен? Под матушкиным заботливым присмотром? Или ты и вправду поверил, что она оставит тебя в покое? Нет, Кейрен. Она постарается, чтобы твоя жизнь стала идеальной в ее понимании. Она лучше знает, что тебе нужно.
Он был прав, в каждом слове прав.
– И ты же сам понимаешь это. – Райдо поднялся.
– Понимаю. Но не хочу подвести род.
– Бестолочь, – почти ласково произнес Райдо.
– Какой уж есть.
– Арнлог возьмет стаю. – Райдо перевернул стул и сел, положив руки на спинку. – Он сильнее отца и удержит с легкостью. Лиулфр поможет и, если получится, заслужит свою жилу. У них есть дети, и род не останется без наследников. Кого и чем ты подведешь?
Райдо упирался пятками в пол и покачивался, стул скрипел под его весом, опасно кренился.
– Если бы не матушка, отец обошелся бы без этого нелепого брака, который не принесет никакой выгоды, разве что проблемы. Но когда он был способен ей отказать? Поэтому, Кейрен, сам думай.
Думал. Только мысли получались безрадостными.
– Я не говорю, что тебе плюнуть на всех надо… знаешь, я когда подыхал, все пытался понять, чего ради за жизнь цепляюсь. Больно же было. И сдохнуть, оно все проще, а я, дурак, живу… только там дошло, что не ради чести… или там рода… нет, просто потому, что жизнь вот она, проходит. А я так и не был счастлив. Так, чтобы до одури, до звезд в глазах и неба под ногами. Это страшно, младшенький, умирать, когда счастлив не был.
– А теперь?
Райдо усмехнулся. Улыбка у него кривоватая, точно издевательская, но это из-за рубцов.
– И теперь страшно, потому что счастья много не бывает… и как их оставить? Они без меня не сумеют. А я без них.
Сказать нечего. А молчать неудобно.
– Кейрен, у меня получилось жизнь перекроить. А ты свою того и гляди сгноишь…
– И что ты предлагаешь? Сбежать? Куда?
– Я предлагаю подумать для начала и решить, чего именно ты хочешь сам. Я прав по-своему, отец – по-своему, и даже матушка где-то… и нельзя угодить всем. Не получится, Кейрен. Поэтому думай. Решай. А как решишь, то и поймешь, что дальше. Про побег же… если совсем край настанет, то ко мне. За Перевалом не хватает толковых людей. Но, вообще, не думаю, что дядька тебя погонит.
…поорет, постарается договориться… будет пенять за упрямство и рассказывать о слабом здоровье леди Сольвейг, которая станет заглядывать через день. Она не скажет ни слова. Ей хватит выразительного молчания и вечной корзинки с пирожками. Ее матушка не понесет в кабинет, но оставит дежурному констеблю, тем самым подчеркивая, что детская выходка Кейрена – не повод рвать связи с семьей. Капризы пройдут, а семья останется и терпеливо подождет, когда младшенький повзрослеет достаточно, чтобы понять, где его место.
– Говоришь, люди нужны?
Здесь его не оставят в покое.
Корзинки. Пирожки.
Цветы.
И накрахмаленные рубашки… приглашения, от которых придется отказываться, нанося новую обиду. Легкий аромат сердечных капель на льняных салфетках. И совесть…
– Нужны, – оскалился Райдо. – Ты не представляешь, до чего нужны… и платить станут прилично. Тем, кто за Перевалом работает, надбавки положены.
Надбавки. Собственной зарплаты Кейрену хватало дня на два. Теперь придется растягивать. Отказаться от личного портного и «Божоле»… как-нибудь переживет.
На съем квартиры хватить должно.
И на остальное тоже.
– Вот и молодец. – Райдо хлопнул по плечам, и хлопок получился чувствительным.
– Ты ведь не только за этим приехал?
– Ну… скажем так, я б и за этим приехал. Но ты прав, есть еще кое-что… в общем, у меня на Перевале кой-какие делишки возникли. Я подумал, что там твою красавицу и встречу. Все одно портал проплачен, да и быстрей оно… надежней… это ж сдохнуть можно, неделю в дилижансе трястись.
Его передернуло, словно Райдо когда-либо доводилось пользоваться дилижансами.
– На вот, выпей для настроения. – Он достал из-под стола бутылку, накрытую стаканом темного стекла. Пробку вытащил зубами, плеснул не глядя.
Протянул.
– Ее… не было?
Кейрен стакан принял, сжал в руке.
– Ну… была некая Таннис Торнеро… вдова сорока трех лет от роду. Рыжая, к слову. Такая вот ярко-рыжая, с веснушками, но мне почему-то показалось, что твоя девица должна бы быть несколько моложе.
Вдова? Рыжая, веснушчатая вдова сорока трех лет?!
– Я поинтересовался, не та ли она, кого я встретить должен.
– А она? – Стекло захрустело.
– А она вдруг занервничала, стала полицией грозить. – Райдо оскалился. – И вот как-то мне все это охрененно подозрительным показалось. До того подозрительным, что…
Он нервно дернул головой.
– Я и позвал полицию… вдовушка вечерок посидела в камере, а наутро и заговорила. Наняли ее. Вручили документы, билет, велели сойти на первой станции за Перевалом.
Стекло брызнуло в руке, осколки пробили ладонь. И виски, смешавшись с кровью, потекло в рукав.
– От же, – Райдо покачал головой, – нервный ты стал… в общем, я подумал и решил, что все это дурно пахнет. Нет, твоя девица, не спорю, могла бы тебе ручкой сделать от большой обиды, но вот искать кого-то вместо себя… платить… и, главное, нанял-то ее господин в хорошем костюме.
…случайность.
…она сошла бы на станции, растворившись среди людей.
…земли за Перевалом необъятны, и найти кого-то, кто не желает быть найденным… Кейрен бы искал. Сколько? Столько, сколько понадобилось бы, но время уходит быстро. Времени всегда недостаточно.
– Такой вот солидный господин. С подстриженными висками. И костюм на нем был шерстяной… вдовушка работала с супругом, который славным портным был. Глаз у нее наметанный оказался. Утверждает, что костюмчик этот на центральной улице шили… особенно пуговицы приметные, костяные в латунной оболочке.
– Спасибо.
– Не за что, младшенький. – Райдо протянул салфетку. – Руку оботри и рассказывай, во что вы тут без меня вляпались.
…господин в шерстяном костюме. Стриженые виски и, надо полагать, нежная любовь к саквояжам. Украденная монограмма и не только она. Кем он представляется ныне, еще один оживший мертвец? И главное, что с Таннис?
Она жива.
Хотели бы убить, не стали бы затевать представление… нет, все сложнее и много сложнее.
