– Возгорание началось здесь. – Олаф из рода Зеленой Сурьмы ступал мягко, почти бесшумно. Он осматривался с видом человека, волей судьбы оказавшегося в месте весьма необычном. – Мешки с шерстью и керосин – не самое лучшее соседство, если подумать. Особенно когда бутыли с керосином закручиваются неплотно. Керосин, знаете ли, летуч…
Он стоял, спрятав руки за спину, раздвинув ноги широко, в позе забавной. И сам выглядел потешно, если только… один из четверых.
Троих.
И смерть Ригера – чем не доказательство вины? Своевременное такое доказательство, словно подброшенное Кейрену, как и эта, вдруг сгоревшая лаборатория. Здесь ведь все есть, что нужно. Стеклянные ловушки для пламени. Оборудование.
Люди.
Следует полагать, что людей этих опознать удастся, во всяком случае, одного покойника в дорогом сером костюме, который если и обуглился, то слегка. В карманах сыщется платок с монограммой, или где-то здесь обнаружат саквояж, а еще, скорее всего, ящики с листовками.
– Полагаете, имел место несчастный случай? – Кейрен отступил от черного пятна.
– Полагаю, что вам повезло. – Олаф соизволил повернуться к нему. – Здесь мало камня и много дерева, а весь месяц шли дожди, и дерево отсырело… занялось плохо. Летом вы бы получили кучу угля и камней. В лучшем случае.
Дожди.
Отсыревшее дерево, холод и влажность, позволившая сохранить улики.
Удобно.
И четыре мертвеца, чтобы было кого обвинить.
– Отчего погибли люди? – вопрос задал мастер, который выглядел хмурым, настороженным. Тоже не верит в случайность возгорания?
– Откуда мне знать. – Олаф пожал плечами, и даже этот жест в его исполнении выглядел нарочитым. – Но могу предположить.
– Предположи.
Эти двое успели поговорить, но беседа явно не пришлась мастеру по вкусу.
– Дым. Вы же знаете, мастер, сколько всего… любопытного можно обнаружить в лабораториях?
Намек?
И насмешка, которую Олаф из рода Зеленой Сурьмы не дает труда скрыть за маской вежливости. Он явно дразнит мастера, и тот злится, пусть и притворяется равнодушным. Но запах меняется, становясь резче, агрессивней.
– При таких пожарах, господин Кейрен, часто задыхаются, – Олаф повернулся к нему, коснувшись двумя пальцами виска, – особенно если пламя не вспыхивает, а тлеет… – Олаф облизал губы. – Медленно тлеет, так что не сразу и увидишь… дым получается тяжелым, ядовитым…
– Насколько ядовитым?
– Смертельно ядовитым. – Олаф наклонился, провел сложенными щепотью пальцами по жирному пятну, поднес к носу. – Иногда хватает и малости… а если человек теряет сознание, что случается довольно часто, то летальный исход неминуем.
Он поморщился и вытер пальцы о рукав пожарной куртки.
Значит, отравление.
Но… цех огромный, и старая лаборатория занимала лишь часть его. В крыше зияют дыры, и многие, надо полагать, появились до пожара. Сквозило здесь изрядно, оттого и трое из четверых мертвецов одеты в меховые тулупы…
Дым вытягивало бы… или нет?
Сложно сказать. И спустя часа полтора доктор Эммерс, поправляя очочки, которые упрямо съезжали на кончик длинного его носа, печально произнес:
– Что ж, я могу сказать, что признаки отравления-с имеются. Обратите внимание на синюшность ногтей… и характерный цвет кожи…
Он ловко избавлял мертвецов от одежды, а избавив, приступил к вскрытию. Эммерса, казалось, не смущали ни присутствие Кейрена, ни уродство трупов, ни отвратительный запах горелого мяса.
– …и легкие, конечно же, легкие-с… посмотрите, во что они превратились!
Кейрен кивал, зажимая нос платком.
Не помогало.
– Да, они определенно-с надышались дыма. – Доктор оперся на стол. Он был в той же не слишком новой рубашке, рукава которой закатал высоко, а руки скрыл под кожаными нарукавниками, в черном прорезиненном фартуке и забавном чепце, явно женском, с кружавчиками. – Но вот потеряли ли они сознание вследствие того, что надышались дымом, либо же надышались вследствие того, что потеряли сознание? Тут я вам не помогу.
Хороший вопрос. А ответа, как Кейрен подозревал, он не найдет.
– А вот это интересно-с… – Доктор Эммерс склонился над мертвецом, лицо к лицу, словно собирался поцеловать его. – Очень интересно… взгляните на его зубы.
Кейрен подчинился, но ничего не увидел.
– Гнилые. – Доктор постучал по зубам металлической палочкой. – Передние выглядят целыми, но задние… одна чернота. А одежда хорошая…
– Мне случалось встречать людей в хорошей одежде и с гнилыми зубами.
– Бывает, бывает, – согласился доктор Эммерс, вытирая пальцы о кружево чепца, и, спохватившись, пояснил: – Ношу, знаете ли, чтобы волосы запахами не пропитывались. Очень набирают-с… что же до зубов, то, несомненно, здесь имеют значение многие факторы. Порой дурная наследственность усугубляется неправильным питанием, склонностью к сладкому или же жирному, но здесь иное, совсем иное… видите, вот те зубы выдраны, но неумело. А слева, напротив, работали аккуратно. Видать, появились деньги на дорогого врача. Передние и вовсе альвийская работа. Зарощены на совесть. Дорогое-с удовольствие, признаться. Фарфор поставить дешевле выйдет-с…
Любопытный факт. И если так, то… кто сказал, что Грент родился в Верхнем городе?
…или что мертвец, во внутренностях которого столь увлеченно копался доктор Эммерс, является Грентом?
В кармане костюма нашли спекшийся бумажник с монограммой, точь-в-точь такой, как рисовала Таннис…
…бумажник ничего не значит.
…и черный обгоревший саквояж.
…а лицо изуродовано, словно нарочно и… поверить?
Принять во внимание и вплотную заняться личностью Грента Доминика Балли, добропорядочного торговца пряностями.
Маска?
Очевидно, вот только кто скрывается под ней? Его лавка, открытая с полгода тому в Бискайном переулке, была невелика, но отличалась той степенной роскошью, которая складывается годами, если не столетиями. Медный колокольчик на двери. Широкий прилавок, за которым стоит девушка в строгом наряде. Перед ней на черном бархате подставки разложены щипчики, ложечки, крохотные аптечные гири. Здесь же возвышаются весы, начищенные до блеска.
За спиной же девушки виднеются полки с банками.
Имбирь и гвоздика. Черный перец и перец белый, красный, острый, высушенный целиком и редчайший розовый. Темные стручки ванили и зернышки зиры. Кардамон. И длинные стебли бискайника. Мускатный орех. Банки подписаны аккуратным почерком. И Кейрен читает названия, многие из которых ему не известны.
– Горе какое. – Барышня подносила к глазам батистовый платочек, но плакать не плакала и в обморок падать вовсе не собиралась. – А вы уверены, что это он?
