– Да, – соврал Кейрен.
Запахи приправ, выбираясь из стеклянных банок, мешались, сплетались друг с другом, и нос зудел. Пожалуй, хорошее место, если хочешь что-то спрятать. Кейрен чихнул и сдался:
– Вы не возражаете, если мы побеседуем на улице.
Показалось, девушка посмотрела с насмешкой.
Лавку следует обыскать, но займется этим кто-то менее чувствительный. И Кейрен поспешно выбрался на улицу. Он дышал ртом, пытаясь отрешиться от привязавшихся к нему ароматов.
– Скажите… – Барышня набросила бархатный салоп на подкладе из куницы. Недешевая вещица. Да и простенькое платье было сшито из качественного тарлатана. – А при господине Гренте случайно не было его саквояжа?
– Черного?
– Черного, – подтвердила она, оживляясь. – Значит, был?
– Был.
– И когда я смогу его забрать? – Она протянула запечатанный конверт. – Здесь доверенность, подтверждающая мое право распоряжаться имуществом господина Грента в случае его отсутствия или… смерти. – Все-таки запнулась и несколько побледнела. А для женщины она хорошо держится.
– Боюсь, – Кейрен конверт вскрыл и по бумагам пробежался, понимая, что не найдет в них ничего, помимо той самой доверенности. А Грент был предусмотрителен, – что саквояж обгорел.
– А содержимое?
– И содержимое.
Тонкие пальчики терзали платок, барышня то открывала рот, то закрывала, словно никак не могла решиться, стоит ли рассказывать Кейрену о том, что она знала. А ведь знала что-то, пусть бы и не связанное напрямую с бомбами, Грент вряд ли был столь неосторожен.
Кейрен не торопил.
– Вы… уверены? Мне нужно посмотреть!
– Зачем?
– Нужно.
Она нахмурилась. Некрасива, но привлекательна, есть в чертах ее лица что-то такое, притягивающее взгляд. Крупные губы и мягкая линия подбородка, массивный нос и круглые, слегка навыкате, глаза. Зеленые. И зелень такая характерная, свидетельствующая о нечистой крови. Впрочем, если в роду барышни и отметились альвы, то поколения этак три тому.
– Леди, – Кейрен аккуратно сложил доверенность, спрятал ее в конверт, а конверт протянул барышне, – или вы будете откровенны…
– Или?
– Или я закрою вашу лавку…
Нехорошо угрожать женщине, но эта угроз не испугалась.
– Вряд ли у вас получится, – спокойно ответила она, пряча конверт в рукаве. – Но неприятности мне не нужны. Спрашивайте.
Она старше, чем выглядит. Сколько ей? Около тридцати. Лицо сохранило девичью свежесть, но шея и руки выдавали возраст.
– Что ценного было в саквояже?
– Мраморные трюфели.
– Что?
– Мраморные трюфели, – повторила она спокойно. – Пять штук. Это самая большая партия, с которой Грент когда-либо имел дело.
О мраморных трюфелях Кейрен лишь слышал.
– И за эту партию получен аванс, причем немалый. Я способна его вернуть, но… вы же понимаете, что деловая репутация пострадает. Наши клиенты – очень состоятельные люди…
Кейрен понял. Кто еще позволит себе выкинуть пятьсот фунтов за унцию редкого гриба, который растет за Перевалом. Пять сотен – до войны. А теперь сколько? И подумать страшно. Поэтому барышня и не боится, что лавку прикроют.
– Он занимался контрабандой?
– Поставлял редкости, – аккуратно поправили Кейрена. – В городе есть немало тех, кто… интересуется редкими предметами. У Грента были хорошие связи.
– И они отойдут вам.
Она помрачнела.
– Надеюсь, но… вы же понимаете, насколько сложно с агентами. Я знаю далеко не всех, но даже те, кто мне известен, могут не захотеть иметь со мной дело. Но я не думаю, что мои проблемы вас волнуют.
Ничуть. Во всей этой истории Кейрена волновало иное.
– Он часто отлучался?
– Да.
– И вы не знали куда?
Барышня вздохнула:
– Иногда знала… чаще – нет.
– А сегодня?
– Вчера. Вечером. Он сказал, что с ним связался агент. Партия прибыла в город, и Грент собирался встретиться с ним.
– При нем были деньги?
– Десять тысяч фунтов. – Видя смятение Кейрена, барышня спокойно добавила: – Стоимость партии – около пятидесяти… мраморные трюфели – редчайший деликатес. И все-таки, могу я взглянуть на его вещи?
Почему бы и нет, вдруг да обнаружатся эти драгоценные в прямом смысле слова трюфели. А если нет, то… Кейрен добавит этот факт в копилку.
– Скажите, – ему все-таки удалось избавиться от навязчивого аромата приправ, – у него болели зубы?
– Откуда вы… да. – Барышня набросила на волосы капюшон. Из-под салопа появился внушительный ключ. – К сожалению, его детство прошло в не самых лучших условиях, и он вечно мучился зубами… несколько пришлось удалить. А если вам нужна еще какая примета, то, пожалуйста, на левой щиколотке Грента имелся крестообразный шрам.
– Вы хорошо его знали.
– Очень, – ничуть не смутившись, ответила барышня.
Шрам наличествовал. А вот саквояж был пуст, и барышня долго, тщательно его обнюхивала, а потом ткнула Кейрену в лицо, велев:
– Нюхайте. Чем пахнет?
– Паленой кожей. Мылом… пеплом… деревом…
Саквояж был пуст, не считая старенького несессера с весьма обыкновенным содержимым, которое почти не пострадало в огне.
– Именно. – Барышня нахмурилась. – Мраморные трюфели при жарке выделяют масло с очень характерным ароматом…
Что бы ни произошло с Грентом, но на старую фабрику он пришел с пустым саквояжем. Почему?
От вопросов начинала болеть голова.
Ничего. Как-нибудь…
…и чтобы не возвращаться домой, – матушка, конечно, будет недовольна, но сегодня Кейрен не был настроен на разговоры о своем будущем, в которых читалась завуалированная просьба бросить службу – он отправился в управление.
Поздно. И дежурный констебль дремлет за стойкой.
Изнутри здание кажется огромным, каждый звук рождает эхо, и Кейрен, которого это эхо по непонятной причине раздражает, к собственному кабинету крадется едва ли не на цыпочках. Самому смешно, но…
В кабинете есть диван, и свежий костюм висит в шкафу, где-то и плед имеется.
И вниз спуститься можно бы.
…вот только Таннис вряд ли обрадуется визиту. Взглядом полоснет, отвернется к стене и будет пялиться на нее, сухо отвечая на вопросы.
Плохо.
Мерзко на душе. А как иначе?
Как-то… и тянет дело закрыть, но муторное оно. Все вроде одно к одному сходится, просится прямо на бумагу, чтобы, изложенное, подкрепленное уликами – а их, словно нарочно, с избытком даже, – сгинуть в подвалах архива.
