И чего Кейрен тянет?
Самому неясно.
Он снял пиджак и разулся, стащив носки, сунул в угол шкафа. Умылся из вазы, в которой тихо умирала роза. Мама вчера заглядывала, будто бы и не к нему, но смешно… а вот за пирожки поблагодарить следовало бы. Зачерствели слегка, но все равно кстати. Кейрен жевал, запивая той же водой, к которой еще недавно и не притронулся бы. Розу, вытащив, положил на край стола.
– Приятного аппетита. – Филипп вошел без стука. – А я думал, что примерещилось. Поздно уже, а свет горит.
– Будешь? – В корзинке оставались пирожки.
Таннис бы отнести… так не возьмет же, упрямое создание. Он каждое утро носит завтрак, специально заказывает, а она снова отворачивается.
И завтрак остается нетронутым.
…как и обед…
…и ужин. Тюремные ей милее.
И к чему эта гордость? Можно подумать, что Кейрен ей навредить пытается.
– Буду. – Филипп подхватил пирожок двумя пальцами. – Что случилось?
– Ничего.
– Случилось. Прежде ты здесь не задерживался. Идти некуда?
Есть.
И дом, и собственная изрядно подзаброшенная квартира, и, наверное, Амели согласится принять его. Конечно, в слезы ударится, будет пенять, что Кейрен о ней забыл… а ведь и вправду забыл. И если бы не Филипп, то не вспомнил бы.
Надо будет записку послать…
И подарок купить хороший, такой, который полагается при расставании. Она ведь умная девушка, сама все поняла. Аренда дома на год оплачена, и за это время Амели найдет себе нового покровителя, если уже не нашла…
– Что, на девчонку запал? – Филипп сунул пирожок в рот целиком. – А она не дает?
– Не твое дело.
Злость вспыхнула и погасла.
– Не мое, – легко согласился Филипп, – только ты поаккуратней. Девчонка-то с Нижнего города… такая своего не упустит. Увязнешь.
– Я не собираюсь…
Осекся. С какой стати Кейрен должен оправдываться перед этим человеком. Зачем Филипп, прежде не проявлявший особого интереса ни к Кейрену, ни к делам его, пытается притвориться приятелем?
Грязный Фил…
А его проверяли, всех, кого приглашают в управление, проверяют. Кто его рекомендовал? Тормир знает, но скажет ли? Скажет, если объяснить, но… слово девчонки, по которой виселица плачет, против репутации уважаемого человека?
Нет, опасно.
Скользко.
– И что посоветуешь? – Кейрен потянул руку за очередным пирожком.
– Посоветую отдать ее кому другому. Пока ты для нее враг, потому как запер, допрашиваешь…
Кому другому? Не Филиппу ли? Он ведь разбирался с взрывами на пристани, и логично предположить… очень логично.
Своевременно.
– Сам подумай, девчонка поймет, что ее прижало и что помощи ей ждать неоткуда, кроме как от тебя… и будь уверен, помощь эту она спросить не постесняется. Это пока ты даешь ей носом крутить, вот и крутит. А чуть отойди, так и переменится.
Филипп говорил это в сторону, точно обращался вовсе не к Кейрену. Интересно, он и вправду считает Кейрена таким глупцом?
Похоже.
Действительно, кто Кейрен в его глазах? Прочитать несложно по поджатым губам, по скупым взглядам, по привычному уже, тщательно скрываемому презрению.
Золотой мальчик, за спиной которого стоит семья. И ведь не скажешь, что не правы. Вот только, быть может, их правота сыграет сейчас на руку. А Филипп к пирожкам больше не тянулся, и ладно, самому не так уж много осталось, но смотрел исподлобья, ожидая. Если промолчать… нет, молчать не следует. Образу стоит соответствовать.
И Кейрен широко улыбнулся, сунул в рот последний пирожок и сказал:
– Возьмешь?
Согласился. Хотя и не сразу… осталась мелочь: дядю уговорить. Почему-то Кейрену думалось, что Тормиру по прозвищу Большой Молот его задумка очень не понравится.
Глава 33
Кэри хотелось ударить мужа.
Ну или бросить в него чем-нибудь тяжелым. Например, вазой. Круглая, массивная, на три четверти заполненная водой, она стояла посреди стола. В вазе мокли астры. Жесткие стебли их облепили крохотные пузырьки воздуха, отчего стебли эти казались посеребренными. Сами же цветы, синие и белые, лиловые, желтые, отражались в зеркалах серебряных тарелок.
И Кэри тоже отражалась в новом своем платье.
И свечи.
И потолок с тяжелым колесом люстры.
И кусок окна.
Вот только Брокка не было… что изменилось? Он вернулся, как будто… как будто и не было того вечера на двоих, и прогулки в парке, и его возвращения на день рождения Кэри… и даже той утренней встречи, которая длилась недолго.
Прежний.
Холодный. Отстраненный. Равнодушный.
Маску надел и держится за нее… в упрямстве ли дело? Или в том, что он вдруг понял, насколько Кэри лишняя в этом доме.
В жизни.
Вежливый завтрак, когда и вдвоем, но каждый сам по себе. А потом не менее вежливое прощание.
Не жди. Буду поздно.
Дела.
Кэри ногтем сняла с ресниц слезинку. А она так долго готовилась и вот сидит одна, любуется посеребренными стеблями астр, с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься самым позорным образом.
Нет, плакать она не станет.
Ужин в одиночестве? Кэри не привыкать. И что с ее пустых надежд? Готовилась тщательно? Платье выбирала и перед зеркалом вертелась, убеждаясь, что выглядит должным образом.
Красива?
Возможно. И на ребенка уже не похожа… почти не похожа.
Ей хотелось думать, что Брокк оценит. Она бы поняла, по глазам поняла, ей ведь не нужны слова, Кэри его и так чувствует. А он сбежал.
Она встала из-за стола, тронула астры – цветы ни в чем не виноваты. Надо… что? Притвориться, будто ей все равно? Или…
…эту гостью Кэри меньше всего хотела видеть. Но когда Фредерик подал визитную карточку, белую, аккуратную, одновременно и сдержанную, и изысканную, Кэри не посмела отказать.
– Пусть подадут чай, – дрогнувшим голосом велела Кэри. И почудилось сочувствие в глазах дворецкого, но он не произнес ни слова, поклонился и исчез.
Призрак.
В этом доме полно призраков, что прошлого, что настоящего. И Кэри вот-вот превратится в одного из них. Нет, она умеет притворяться, когда это нужно.
Держать лицо.
И себя тоже.
Еще есть несколько секунд, чтобы встать перед зеркалом. Оно высокое, в рост Кэри, что хорошо. Вдохнуть и медленно выдохнуть, приказать себе успокоиться, кулаки разжать. Вытащить то, спрятанное в памяти, состояние, когда все будто бы происходит не с тобой.
