– Добрый день, Ригер, – сказала она, постаравшись, чтобы приветствие это звучало весьма холодно, равнодушно даже. И от объятий ускользнула с привычной легкостью.
– Ты все такая же нелюдимая. Замужество тебя ничуть не изменило.
– Что тебе нужно?
Не слишком вежливо, но Ригер не из тех, кто понимает намеки.
– Да так… проходил мимо… решил заглянуть… поздравить… Брокк дома?
– Занят. Вернется к вечеру.
– Занят? – Ригер приподнял бровь. – Интересно, чем же занят мой старый друг…
Друг?
Невероятно!
– Друг, мышка моя, друг. А ты и не знала. Фредди, будь добр, принеси выпить. Да и проводи нас куда-нибудь, где побеседовать можно.
Фредерик, поджав губы – происходящее ему было явно не по вкусу, – повернулся к гостю спиной.
– Прошу вас, – бросил он.
И Кэри почувствовала себя виноватой, хотя совершенно точно знала, что за ней нет вины!
– Мышка-малышка, не делай такое несчастное личико. Или я заподозрю тебя в том, что ты не рада старому другу. – Ригер сделал очередную попытку приблизиться, но Кэри за последние годы очень хорошо научилась избегать ненужного внимания. – До чего же ты упряма…
Он вздохнул и рассмеялся неприятным дребезжащим смехом. И Кэри передернуло.
Друг.
Не может такого быть… ее муж, конечно, заносчивый и крайне неприятный тип, но что у него общего с Ригером? Он появлялся в том доме, о котором Кэри хотела бы забыть, в дни большой игры, всегда веселый, преисполненный каких-то безумных надежд. Он вытаскивал пачку денег из кармана и, помахав у Кэри перед носом, говорил:
– Поцелуй на счастье, мышка?
Она отворачивалась. Ей хотелось исчезнуть вовсе, спрятаться, и маска не спасала от стыда. Благо ответа от нее не ждали: Сверр запрещал ей разговаривать.
И она не имела ничего против.
Ригер проигрывал. Всегда. Карты его не любили, и он, с каждым проигрышем мрачнея, пил. Пьянел Ригер как-то сразу и вдруг, он с руганью швырял карты Кэри в лицо и, поднявшись на нетвердых ногах, взвизгивал:
– Раздавай нормально!
И отшатывался, схлестнувшись взглядом со Сверром.
Ригер был трусоват.
– К слову, выражаю соболезнования по поводу твоей утраты. – Он оглядел гостиную и поморщился. – Бедновато…
– Что тебе надо?
Он не к Брокку пришел, это Кэри осознала четко.
– Мне… – Ригер сунул большие пальцы под жилетку. Он носил жилеты каких-то невообразимых ярких цветов, и нынешний был желтым, в тонкую лиловую полоску. – Мне не так уж много… жить, Кэри, просто жить. Легко. Весело. Не особо задумываясь о будущем. Это мой братец пусть тратит отведенные ему дни на пустопорожние мечтания.
Ригер прошелся по гостиной и, остановившись у окна, тронул гардины.
– Я же существо легкое… незлобливое, заметь.
Подали чай. И Кэри, сдерживая дрожь в руках, разлила его по чашкам.
Здесь ее дом. Стоит приказать, и Ригера выставят за дверь. Но она молчала.
– Я бы мог припомнить многие обиды…
Он повернулся к ней.
– Разве? – Кэри уклонилась от прикосновения. – Тебя кто-нибудь обижал в доме моего брата?
– Твоего брата… заносчивой скотиной он был, правда? – Ригер принял чашку, поднес к носу и нахмурился. – Я тебе что, девка? Пусть принесут чего покрепче.
А ведь он снова проигрался. Где? Кэри не знала, но… она помнила этот притворно веселый взгляд, за которым проскальзывала злость. И прежде лишь присутствие Сверра мешало этой злости выплеснуться на Кэри. Но Сверра больше нет и…
– Думаю, тебе следует уйти. – Она потянулась к колокольчику, и Ригер отпрянул.
– Стой.
Сверр прав. Он был трусом.
– Я понял, мышка-малышка сама показывает зубки… – Осклабившись, Ригер сел в кресло. – Хочешь меня выставить? Нажаловаться супругу? Знаешь, где он сейчас?
– Где?
Нельзя было спрашивать.
– У любовницы. – Ригер все же пригубил чай и скривился. – Мерзость какая. Это я про чай. Так вот, милая. Твой разлюбезный супруг уже который год содержит одну… девицу… или не девицу? – Он засмеялся своей шутке. – Главное, что ты его, похоже, не интересуешь. Тебе любопытно?
– Ничуть, – почти не солгала Кэри.
А Ригер не поверил. Осклабился, но с места не двинулся.
– Тогда вернемся к вопросу о том, чего же я хочу… я, конечно, объяснил, но мне показалось, что ты, мышка-малышка, не поняла.
Кэри пожала плечами. Она вот хотела, чтобы Ригер ушел. Просто взял и… а лучше, чтобы вовсе исчез. Пусть бы чудо случилось, небольшое такое…
– И поэтому я выражусь проще. Я хочу денег.
– От меня?
– Какая вдруг догадливая мышка. От тебя.
– У меня нет денег.
Ригер перевернул чашку, позволив чаю растечься по светлой гобеленовой ткани.
– Какой я неловкий… у тебя нет, а у твоего мужа есть. И ты попросишь у него.
– Нет.
– Да, Кэри, попросишь. – Разжав пальцы, Ригер позволил чашке упасть. И ногой поддел. – Видишь ли, Кэри, твой супруг очень честолюбив. И очень, как бы это выразиться, чувствителен к скандалам. А какой разразится скандал, если окажется, что хрупкая его супруга… такая юная… такая невинная… – Он подался вперед и наступил на чашку. Фарфор захрустел под подошвой Ригера. – Очаровательная просто девушка… проводила выходные в публичном доме?
– Я…
– Носила маску, на это ума у твоего братца хватало, – согласился Ригер, поворачивая ногу, растирая осколки в пыль. – Но ведь я-то знаю правду. И не только я. Остальные-то куда опасней. Но я готов молчать, Кэри.
– У меня нет денег.
– Попроси.
Отказать. Пусть уходит. Пусть… расскажет всем и вся о том, что Кэри… она ведь не делала ничего дурного… Сверр… он не терпел непослушания.
– Я ведь не так и много хочу…
Чтобы хватило на следующую игру. Но он снова проиграет и вернется.
– Ты хочешь признаться? – Ригер поднялся и дернул за полу жилета, ткань натянулась на круглом его животе. – Плохая мысль, Кэри. Очень плохая… думаешь, твой супруг тебя пожалеет и простит?
Он не похож на того, кто способен простить, не говоря уже о жалости.
– Он возненавидит тебя, мышка. Поэтому, будь добра, к следующей нашей встрече постарайся… подготовиться. Я ведь и вправду много не прошу. Пятьдесят фунтов, Кэри… для начала.
Надолго ли их хватит?
– Не провожай, мышка. Я дорогу знаю. Мне доводилось бывать в этом доме.
