– Это кто-то из своих. – Риг, обойдя ангар, вернулся. Он принес две жестяные кружки с бульоном, и Брокк вдруг осознал, что замерз и проголодался.
Когда он ел в последний раз?
Утром.
Завтрак и Кэри. Она осталась в каком-то ином мире, куда Брокку, быть может, позволят вернуться. И в этом мире у него есть дом и полузаброшенный сад с деревьями и статуями…
…жена.
Девочка, цвет глаз которой меняется. У нее скоро день рождения, Брокк помнит, но подарка он не купил, разве что…
…ведь успел доделать, сам не зная зачем. Из врожденного упрямства и потому, что не привык бросать работу.
– Олаф. – Риг склонился над кружкой, он не спешил пробовать, но вдыхал мясной аромат и кривился.
– Почему?
Риг поморщился.
– А кто еще? – Он все-таки отхлебнул бульона и, зажмурившись, пояснил: – Он несерьезен.
И поэтому решил подорвать полигон?
– Ему все слишком легко дается. – Риг заговорил тихо, но с какой-то непонятной живой ненавистью. – Родился с серебряной ложкой во рту и… гордится. Чем он гордится? Семья сюда пристроила, чтобы избавиться от головной боли…
Его лицо в полумраке ангара казалось маской.
– Он привык быть лучшим, а тут… другие, кто ни в чем ему не уступает.
О нет, не только ревность, но и раненое самолюбие.
– Решил доказать, что… – Риг запнулся и дернул плечом. – Какая разница? Пусть ищейки выясняют, что он тут делал.
– Когда?
– Вчера. Заявились с Инголфом… зачем? Я спросил, а эти…
Инголф и Олаф? Между этими двумя отношения, мягко говоря, натянутые, а тут вдруг совместный визит и накануне взрыва. Риг не врет? Ему незачем. Слишком легко проверить, но… и он сам оставался на полигоне. Его месяц. Его дежурство.
Нет в этом смысла.
Экипаж Брокка.
Старые склады. Жилой дом.
Полигон.
Слишком разные объекты, и… как будто кто-то ставит свой собственный эксперимент. Вот только смысл его от Брокка ускользает.
Думай, мастер.
Почуяв его приближение, качнулся дракон. Он приподнялся на лапах, изогнулся, раскрывая тончайшие крылья. Опустилась голова, и Брокк коснулся твердой, чеканной чешуи. Его опалило выдохом, в котором внутренний жар зверя смешался с запахами масла и металлической окалины.
Глаза-кристаллы смотрели внимательно.
– Я не жалею о том, что создал вас, – тихо сказал Брокк, и дракон, приоткрыв беззубую пасть, ответил скрежещущим голосом.
Уцелело трое.
Четверо подлежали восстановлению. И еще один, опаленный пламенем, искореженный взрывной волной, пусть и продолжал жить, но…
Брокк ласково провел по оплавленной морде.
– Мастер, он неуправляем. – Риг держался в стороне. Он снова стал прежним, неуверенным, растерянным… бестолковым.
– Он помнит меня. – Брокк гладил зверя, и тот, отзываясь на ласку, вздрагивал. Изодранные крылья его пытались подняться, но бессильно опадали. В груди зияла пробоина, а из раны на спине торчал осколок камня. Он вошел глубоко, перебив плетение управляющих нитей, и задние лапы зверя парализовало. Его хвост дергался, бил о землю, равномерно, глухо.
Силы уходили.
– Это всего-навсего машина.
Риг одернул короткий пиджачок, который морщило на локтях. Из кармана торчал хвост клетчатого платка, которым Риг время от времени прикрывал нос. Он чихал громко, как-то нелепо взмахивая руками.
– Это дракон, – ответил Брокк.
И он умирает.
– Закрой глаза. – Брокк попросил, и зверь подчинился. – Приляг.
Он вытянулся и выдохнул, замер в ожидании. И Брокк не стал его мучить. Контрольная пластина отошла с тихим щелчком, обнажив переплетение патрубков и металлическую сеть.
– Уже недолго.
Пальцы отсоединяли сосуд за сосудом, дезактивируя энергетический кристалл. И драконье сердце остановилось.
Вот и все.
Можно уходить, но Брокк продолжал сидеть рядом с механомом, неспособный бросить его. Отчего-то это казалось предательством. А буря, отступившая было, вновь потянулась к полигону. Взвыл ветер, хлестанул по лицу, отрезвляя этой пощечиной.
Не время тосковать.
И да… дракон – всего-навсего машина.
Как и рука Брокка. Стоит ли горевать об умершем железе? Не больше, чем о погибшем пламени. И Брокк поднялся.
Следовало заняться расчисткой ангара и восстановлением того, что поддавалось восстановлению, людей разместить, организовать питание… и решить еще тысячу и одну бытовую проблему. Но, не дойдя до хижины, которая чудом уцелела – огонь лишь прокатился по низкой земляной крыше, – Брокк обернулся.
Лиловое небо, багряные всполохи. Снег неестественной белизны.
И мертвый дракон, которого буря спешила укрыть ледяным саваном… сюрреалистическая картина собственного безумия. И спастись от него не выйдет.
Не в одиночестве.
Ночью Брокк вновь видел сон. И сползая с драконьей спины, силился дотянуться до связки шаров, в которых клокотало пламя. Теперь он слышал и его голос, плач огня, разлученного с жилой, обреченного на скорую смерть.
Ярость.
Боль.
Обида… он, наверное, кричал, если, очнувшись ото сна, увидел над собой перекошенное отвращением лицо Рига. Тот держал масляную лампу, и вид огня, заслоненного стеклом, вызвал приступ тошноты. Брокк, оттолкнув помощника, выскочил из хижины.
Рвало желудочным соком. Долго. Он стоял на четвереньках, и с губ стекали нити слюны. Брокк часто сглатывал, но тошнота не прекращалась.
– Мастер?
Дверь скрипнула, отворяясь. Она давным-давно разбухла, перекосилась, и над порогом виднелась щель, которую на ночь затыкали полотенцем. Сейчас это полотенце Риг держал в руке. В другой – ту же лампу.
– Все… нормально.
Брокк встал на колени и, зачерпнув колючего снега, кое-как отер лицо.
– Вам лучше…
– Нет.
Он стряхнул руку Рига. Надо отдышаться. И встать, но Брокк подозревал, что сил у него не хватит, и тянул время.
– Продует, – миролюбиво заметил Риг, пытаясь подавить зевок.
А ведь рано. Небо на востоке посветлело, но оно становится прозрачным задолго до рассвета. Еще час или два до появления солнца.
Звезды яркие.
Луна низкая, крупная, в черных пятнах-подпалинах. Брокк трет лицо, пока снег не превращается в воду. А Риг не уходит.
– Что?
– Ничего. – Он ставит лампу на снег, и свет окрашивает его в желтые тона. – Просто…
