Юрка повернулся спиной к приятелю.
Ему не хотелось говорить об утреннем происшествии, оно и так почему-то не выходило у него из головы.
Вид мальчика, бледного, в намокшем синем платье и такого нежного, хрупкого, что, казалось, сто́ит тронуть его, ударить – и он рассыплется, почему-то засел в Юркиной голове.
И весь день он думал об этом мальчике, о высоком господине в белой одежде, с таким добрым, хорошим лицом. Что-то вроде зависти шевелилось в душе у полубездомного мальчугана, какое-то глухое, непонятное чувство говорило в нем.
Напрасно Юрка старался забыть их всех, злился на самого себя да и на Федьке не раз срывал досаду, – ничего не помогало: спасенный мальчик занимал все мысли, и в голове почему-то создавалась картина, совсем незнакомая Юрке. Это было похоже на тот раз, как однажды Юрка относил белье, выстиранное теткой, к каким-то господам.
К нему выбежал мальчик его лет, пухленький, румяный, с длинными локонами и большими веселыми глазами. Он с недоумением обозревал Юрку, чувствовавшего себя совсем дико под этими пристальными взглядами.
– Вам что угодно? – спросил он наконец, и Юрка, смущаясь и путаясь, с трудом объяснил, зачем пришел.
– Мама! – крикнул, убегая, мальчик. – Тут белье принесли. Иди!
– Сейчас, милочка, – отозвался где-то добрый голос, и Юрка сопоставил с ним голос своей тетки, ее выражения, и стало ему нехорошо, больно, и глухая зависть царапнула в сердце.
Он потом наотрез отказался относить белье, и ни просьбы, ни побои не могли заставить его изменить хоть однажды свое решение.
И теперь, ворочаясь на голых досках, он не мог уснуть. Вспоминался спасенный мальчик. Юрке думалось, что и у него обязательно есть такая добрая, хорошая мать. Она будет перепугана случаем, будет страдать при мысли, что сын чуть не утонул, и ни одной колотушки не выпадет на его долю.
Юрка напрасно зажимал глаза, силясь вызвать сон: разные думы лезли в голову, не давая спать.
Федька уже спал… Легкое похрапывание слышалось над самым ухом Юрки, и ему казалось, что именно оно мешает заснуть.
«Ишь, спит ведь», – с легкой досадой подумал Юрка. И сильно зевнул.
Он слегка толкнул Федьку. Тот забормотал что-то быстро и потешно, повернулся на другой бок и снова захрапел.
– Его из пушек разве разбудишь, – пробурчал Юрка и с твердой решимостью заснуть повернулся к приятелю спиной.
Вдруг ему показалось, что кто-то взошел на баржу… Скрипнули доски над головой, точно кто-то тяжелый прошел по палубе… Юрка насторожился. Но снова стало тихо… Только где-то завыла сирена, и вой этот разнесся кругом, словно стая собак завыла вдали…
«Так, качает»… – решил он.
Однако подозрительный скрип послышался снова, и на этот раз Юрка ясно разобрал чьи-то шаги, осторожные, крадущиеся. Кто-то тихо прокрадывался поверху, с непривычки ходить на носках задевая иногда каблуком по полу.
«Кому бы быть? – тревожно задал себе вопрос Юрка. – А ну как таможенные?»
От этого предположения только увеличилась тревога. Он поднялся с нар и напряженно вслушался в тишину.
Сомнения быть не могло: что-то тяжелое, царапаясь, задевая за доски, спустилось вниз и уже смело, не стесняясь, зашагало к каюте.
Юрка мигом вскочил.
– Федька! Стрёма! – принялся он тормошить товарища.
Однако Федьку не так легко разбудить. От сильного толчка в бок он, правда, очнулся на мгновение, но, недоумевающе забормотав что-то, снова заснул.
– Вставай! Черт! Винтить надо! Слышь! – тщетно шипел над его ухом Юрка.
Федька был глух к его словам: сон совершенно сковал его.
– А ну тебя к лешему! – в сердцах крикнул Юрка. – Оставайся себе! – и, открыв маленькое оконце каюты, собрался уже протиснуться сквозь него и взобраться на громадный, неуклюжий руль. Однако не успел: дверь каюты распахнулась, и вместе с сильным светом ручного фонаря в нее ввалилась фигура таможенника.
– Тэ! Стой, браток! – закричал он.
Напрасно в отчаянной решимости вздумал было Юрка разом проскочить в оконце: он застрял в нем и через секунду почувствовал, как его втягивала обратно в каюту сильная рука.
Проснулся в то время и Федька. Увидев таможенного, он понял, что дело плохо, и хотел было шмыгнуть в двери, но досмотрщик занял своим телом весь выход.
Друзья очутились в плену.
– Василий, – узнал Юрка врага, – пусти нас! Ничего ведь мы не сделали тебе…
– Ну и не проси! Ладно! Не зря, чай, искал тебя, – очень сурово отозвался тот на просьбу, так что у Юрки пропала охота просить.
Очень странным показалось Юрке вторжение Василия: никогда он не преследовал мальчугана – наоборот, относился к нему вполне дружелюбно, подчас даже показывая укромные уголки для ночевок, и вдруг…
Юрка старательно вспомнил весь день: никаких особенностей не было. Кокос вот брали, да это пустяки… А другого чего, более существенного, он не чувствовал за собой.
– Ну, выходите-ка! Пойдем! – ухватив приятелей за руки, прикрикнул Василий.
– Куда? – сорвалось у Юрки.
– Куда? Знамо куда! – усмехнулся Василий. – Не в гости, чай, к себе веду!
Федька до сих пор еще не совсем сознавал, к чему все это клонится. Услыхав, однако, зловещие слова, он не на шутку перетрусил.
– Дяденька, пусти! – рванулся он из рук Василия.
– Не, брат, стой!.. Вот сведу, так тогда и просись…
Федька захныкал.
– Пусти, дяденька! В первый раз я здесь… Вот те крест… Ей-Богу больше не буду! Пусти! Не приду больше…
– Ой ли? – недоверчиво спросил Василий.
Федька ему совсем не был нужен, и он только так, для острастки припугнул его.
– Вот честна́я Богородица, истинный Господь! – забожился Федька на все лады, почуяв в вопросе досмотрщика уступку.
– Ну, на первый раз отпущу еще! Смотри не попадись только во второй! – снизошел наконец Василий, выпуская мальчугана.
Миновав тюки хлопка, Василий и Юрка вышли на площадь, окруженную пакгаузами.
Федька, почуяв свободу, скрылся быстрее молнии в темноте.
– А меня-то за что же, Василий? – с мольбой в голосе спросил Юрка: ему совсем не хотелось навещать пикета, и все еще маячила надежда как-нибудь вывернуться.
– А тебя, голубок, уж не выпущу, нет! Тебя-то я три часа искал!
Юрку теперь поразило то, что голос Василия совсем не звучал угрожающе, наоборот, в нем слышалось что-то дружелюбное, правда, грубое, но во всяком случае совсем не страшное.
