– В огне нет страха, нет боли, нет вчера и нет сегодня. Нет надежды и нет отчаяния. Нет горя и радости.
«Есть только огонь». Пламя заполнило ее сердце, огненный язычок превратился сначала в цветок, потом в сияющее полотнище, вихрь окружил ее, и вот уже она сама – пламя. Есть мир, и есть она, и она танцует вечный танец разрушения и созидания.
– У огня есть воля к существованию, он не мечется и не страдает, он просто есть, – продолжал Марко. – Вот что тебе нужно – чистое зеркало внутренней воли. Запомни это состояние, закрой его в тайниках души. Часть сердца всегда должна гореть и не сгорать в этом огне. А теперь возвращайся. Раз, два, три…
Дед щелкнул пальцами, погасил свечу.
Дженни открыла глаза. Она не хотела ничего говорить, внутри еще было пламя, она не хотела его тревожить случайными мыслями.
Марко отошел к стене. Руки у него были пусты, но Дженни видела пламя его жизни – дед позволил его видеть. Он хотел напасть.
– Представь, что ты в безопасности. Ты за зеркальной стеной. Ты всех видишь, а тебя не видит никто. Образ может быть любым, но не теряй покоя. Пока ты питаешь Малое кольцо волей, своим чистым намерением, его не разрушить. Поняла?
Дженни кивнула. Она вытянула огненный лепесток из сердца, обернула его вокруг себя, стала юным бутоном огня.
Марко взмахнул рукой, пламенная нить протянулась к горлу… и теннисный мячик ударился в стену позади.
– Мячики? А где твои ножи? Ай!
Следующий угодил Дженни точно в грудь.
– Отвлекаешься, – сухо заметил Марко.
Девушка не двинулась с места, вдохнула глубоко, пламя билось в сердце ровно и размеренно.
Еще один мяч, теперь мимо! Марко никогда не промахивался, если не хотел этого. Но сейчас он не хотел.
Еще один упругий удар о стену. Еще один. Еще…
– Прекрасно, – сказал дед, когда под ногами каталось целая прорва мячей. – Можешь снимать кольцо.
Дженни вздохнула, потянулась. Все так просто?!
– Не стал брал ножи, чтобы мебель не портить, – сказал Марко. – Сатырос не обрадуется.
– Так что же, я смогу теперь это кольцо вызывать когда захочу? – Дженни подскочила, захлопнула тетрадку. – А пули так можно отклонять? А снаряды? Мины? Ракеты?
Дед взял орех из вазы, запустил ей в переносицу.
– Ай!
– Сначала научись не терять концентрацию. А там и о пулях можно подумать. Храни этот огонь, Дженни. Держи его в сердце.
* * *
– Это что?! – возмутилась Германика.
– Датский бот
[7]
«Пересмешник», судно почтенное, старинное, в немалом количестве переделок побывало, – сыпал скороговоркой смотритель Эндрю Фогг. Бравый старик с седыми баками, хитрым прищуром стальных глаз, вид он имел не менее почтенный и старинный, чем досточтимый бот.
Дженни, Германика, Жозеф и мастер Фогг прогуливались по пирсу в одной из гаваней острова Ловцов, скрытой в лабиринте скал и бухточек у западной его оконечности.
Вдоль пирса покачивались весельные лодки, пара шверботов, несколько проржавевших моторок, каноэ, ялики, каяки, пара баркасов и надувные рыбацкие лодочки. Все это носило на себе печать забвения, и «Пересмешник» на их фоне выглядел почти крейсером.
– А есть что-нибудь менее почтенное, зато более новое? – поинтересовалась Германика, постукивая сапогом по палубе. Доски отозвались глухим печальным звуком.
– Юная леди, не обижайте «Пересмешник», – укорил смотритель. – Он, может, и неказист чуток на вид, зато незаметен. Ни одна новая посудинка не сравнится с ним в скрытности.
– А оно от берега отплывет вообще?
– Вам на абордаж или во Внешние земли? – прищурился старик.
– Вот именно! Вы знаете, какие шторма в Великом океане!
– «Пересмешник» ходил во Внешние земли, когда вы еще не родились, – сказал мистер Фогг. – К вашему сведению, именно на нем переправлялась команда Тринадцати
[8]
в последний рейд. Мореходные качества у него отменные.
– Потрясающе! – Германика развела руками. – Ему больше ста пятидесяти лет? В музей, срочно в музей, под семь слоев лака!
– В здешних водах хорошо сохраняются не только люди, мисс опер-Ловец, – мистер Фогг окончательно оскорбился. – На «Пересмешнике» парусное вооружение, но стоит и новый водометный мотор, из этой… островной страны, вечно забываю ее название…
– Англия? – съязвила Германика.
– Да нет, там народ малость пожелтее живет. Вот я старая калоша, оттуда родом госпожа Мацуда!
– Из Японии, стало быть, мотор. Хоть что-то хорошее, – Жозеф легко взбежал по мосткам на борт, прошелся. – Ну что сказать, Герми. Конечно, смахивает на «Пиратов Карибского моря», но если оглядеться, то это лучшее, что мы имеем. Самые хорошие суда увели Лоцманы, а все прочее, что может плавать быстрее медузы, разобрали на патрули. Надо брать эту посу…
Зверодушец осекся, глядя на багрового, как помидор, смотрителя Фогга.
– Старое доброе судно.
– Вы бы нам еще драккар предложили! – кипятилась Германика.
– Вот чего нет, того нет, – огорчился Фогг. – Была одна каракка, и ту увели господа Лоцманы. Кабы вы свои распри с господами старейшинами прекратили, я бы вам мигом даже галеон достал. Да что там галеон – чайный клипер можно обеспечить. А то и вовсе экраноплан, если вам что быстрее надо. Я сам эти дурищи не люблю, ревут как белуги, но быстрее их не сыскать. А коли вам скрытность важнее всего, то знаю я одно местечко, где по сходной цене и субмарину можно отыскать…
– Обычной прогулочной яхты было бы достаточно, – прервала лебединую песнь смотрителя Германика.
– Не, этого нет, откуда у нас теперь такое, это господа Лоцманы в первую очередь увели. Я им еще говорил: куда мол, вы, мастер Фалет, почему же вы нас оставляете в такой ответственный момент, ведь ребяткам скоро отправляться, как же мы без вас, а он, стало быть, мне и отвечает…
Опер-Ловец закатила глаза, Жозеф уловил, что она близка к точке плавления, но Дженни погладила выветренные просмоленные доски, сказала:
– «Пересмешник» подойдет, спасибо.
Эндрю Фогг просиял:
– Вот и славно, я вам отличной солонинки в дорогу могу презентовать, по сходной цене. Сам только утром завтракал – на срезе, как янтарь!
Жозеф спрыгнул на пирс, принюхался:
