– Ага. Перед каждым походом в кузню куча народу заявляется, и все твердят, что вернутся богатыми. А некоторые, между прочим, не возвращаются.
Бранд весело улыбнулся:
– Ну, от меня так просто не избавишься!
– А я и не хочу. Дурак ты, конечно, но у меня ж кроме тебя никого нет.
И она вытащила что-то из-за спины и протянула ему. Какой-то сверток из потрепанной и заляпанной кожи.
– Это мне? – спросил он, принимая сверток над исходящими теплом, умирающими углями.
– Пусть сопровождает тебя в походах. И напоминает о доме. О семье. Какой уж ни есть…
– А мне никакой другой семьи и не надо!
А в свертке обнаружился кинжал. С блестящим, полированным стальным клинком. Боевой кинжал – длинный, прямой, с крестовиной в виде переплетенных змей. И с оскаленным драконом на навершии.
Рин выпрямилась: понравился подарок или нет? Волновалась.
– Когда-нибудь я скую тебе меч. Но пока… пока только это.
– Ты сама его выковала?
– Гейден помогла с рукоятью. А клинок – сама.
– Отличная работа, Рин.
Чем больше он рассматривал, тем больше ему нравилось: каждая чешуйка на змеиных спинах видна, и дракон скалит крошечные зубки, а сталь серебром блестит и острая-преострая… До лезвия аж дотронуться страшно. Прямо боязно грязными руками за такую красоту браться.
– Боги, это ж работа мастера, сестренка!..
Она с облегчением откинулась к стене с деланно безразличным видом.
– Я тут, похоже, новый способ плавки изобрела. Погорячее, чем прежний. Типа как в глиняном горшке. Кость и уголь, чтоб сплавить сталь с железом, песок и стекло, чтобы вывести примеси и очистить сплав. Но тут вся штука в жаре… да ты не слушаешь меня!
Бранд виновато улыбнулся и пожал плечами:
– Ты ж знаешь – я молотом помахать горазд, а этого вашего волшебства не разумею. Ты в десять раз лучший кузнец, чем я.
– Гейден говорит, что ко мне прикоснулась Та, что Бьет по Наковальне.
– О, Гейден, небось, от счастья все в себя не придет, что я ушел из кузни, а ты стала ее подмастерьем…
– У меня дар.
– Ага, скромности.
– Скромность – удел тех, кому нечем похвастаться.
Он взвесил кинжал в руке – прекрасная балансировка.
– Сестренка, ты воистину госпожа и хозяйка кузни. Лучше подарка я за всю жизнь не видал.
Не то чтоб его подарками заваливали, но все же.
– Эх, жаль, нечем мне отдариться…
Она улеглась на скамью и натянула вытертое до ниток одеяло на ноги:
– Ты и так мне отдал все, что у тебя было…
Он поморщился:
– Не так-то уж много вышло…
– А мне больше и не надо.
И она протянула над угольями свою сильную, мозолистую руку кузнеца, и он взял ее, и они пожали друг другу пальцы.
Бранд откашлялся, глядя в земляной пол:
– Ты как, справишься тут? Пока я, это… в походе буду…
– Я-то? Да я как пловец, которому без кольчуги плавать разрешили, – только вздохну с облегчением!
И она презрительно скривилась, да только Бранда не проведешь – он читал у нее в сердце. Ей всего-то пятнадцать, и он – вся родня, какая у нее есть, и она напугана. А из-за этого он тоже теперь боится. Боится идти в бой. Боится уезжать из родного дома. Боится оставлять ее одну.
– Я вернусь, Рин. Ты и заметить ничего не успеешь, как я дома буду.
– Ага, вернешься с грудой сокровищ…
Он подмигнул:
– О моих подвигах будут петь песни, а еще я приведу дюжину лучших рабов…
– Ну и где они будут спать?
– В большом каменном доме, который я куплю! Рядом с крепостью!
– И у меня будет целая комната для одежды, – пробормотала она, оглаживая кончиками пальцев плетеную стену.
Да уж, хибарка у них так себе, но они и за такую богам признательны. Знавали они времена, когда ночевать приходилось под открытым небом.
Бранд тоже улегся. И поджал колени – потому что иначе ноги с конца лавки свешивались. Вытянулся он. И тоже развернул свой вонючий обрывок одеяла.
И не выдержал:
– Рин. Я, похоже, сегодня что-то не то сделал.
Да уж, не умел он хранить секреты. В особенности от сестренки…
– Что на этот раз?
Он принялся ковыряться пальцем в дырке на несчастном одеяле:
– Я… правду сказал.
– Про что?
– Про кого. Про Колючку Бату.
Рин прикрыла ладонями лицо:
– Да что ж между вами происходит-то…
– В смысле? Да она мне даже не нравится, ты о чем?
– Она никому не нравится. Она как заноза в заднице. Но ты-то зачем к ней лезешь?
– Судьба нас сводит, а не я к ней лезу…
– А ты не пробовал просто развернуться и отойти от нее подальше? Она убила Эдвала. Убила. Он умер, Бранд.
– Я знаю. Я там был и все видел. Но это не убийство. И что мне было делать, ты же у нас умная, скажи, а? Держать рот на замке, как все остальные? Промолчать, чтобы ее камнями раздавили? Нет, мне такой камень на душу не надобен!
И тут понял, что почти кричит, такой в нем бурлил гнев. И уже тише добавил:
– Я не мог поступить иначе.
Они долго смотрели друг на друга и мрачно молчали. Огонь в очаге прогорел, головешка рассыпалась, выпустив сноп искр.
– Почему тебе вечно больше всех надо? Что, больше некому было правду сказать?
– Похоже, что нет.
– Ты всегда был добрым и честным парнем.
Рин перевернулась на спину и уставилась в дыру на крыше, куда вытекал дым. Оттуда проглядывало звездное небо.
– А теперь ты стал добрым и честным мужчиной. Потому-то у тебя все и идет наперекосяк. Ты постоянно хочешь, как лучше, а получается… получается хуже некуда. Ты кому рассказал-то про это?
Он сглотнул. И не решился посмотреть ей в глаза, вместо этого уставившись в дымоход – словно там что интересное можно высмотреть.
– Отцу Ярви.
– Боги, Бранд! Ты полумер не признаешь, как я погляжу…
– А смысл? – пробормотал он. – Ну, все ж уладится, правда?
Он очень, очень хотел, чтобы она ответила: да, все будет хорошо.
Но она просто лежала и смотрела в потолок. Поэтому он снова взял в руки книжал и стал смотреть, как свет очага переливается на стали.
– Отличная работа, Рин, правда.