— Что случилось? — спросил Ватек, раскуривая сигарету.
— Экстренное сообщение с орбиты, сэр. Спутник слежения потерял зафрахтованную нами криокапсулу.
— Это точные сведения?
— Да. Был проведен соответствующий анализ. Спутник исправен, посторонние помехи в норме. Также получены верификационные данные от дублирующих сателлитов. К 11 часам ночи капсула должна была выйти на вектор свободного движения. В 10.43 спутник отметил координаты ее последнего местоположения. В контрольное время обратный пеленг-сигнал получен не был.
Привратник замолчал. Ватека стало тошнить от такой отстраненности. Он резким движением отщелкнул сигарету. Та по пологой кривой полетела на пол, но была сожжена системой удаления мусора. Тонкий фиолетовый лазер выстрелил из «зрачка» в стене и превратил окурок в облако пыли. Вакуумные очистители пола всосали ее, как только пепел осел на пол.
Небольшой световой эффект, произведенный мусоросжигателем, отвлек Ватека от сути дела.
Какое-то время он отстраненно смотрел на Привратника. Потом спросил:
— Данные телеметрии?
— Если вы думаете, что капсула взорвалась, то отмечу обратное. Тепловых возмущений зафиксировано не было. Также область нахождения капсулы чиста, нет и намека на обломки.
Ватека продолжало тошнить. Он ненавидел этих холодных существ, комбайнов. Выращенные искусственно, идеальные аналитики были скупы на эмоции. Их языком были факты, цифры, показания измерительных приборов и аналитических машин. Не больше, не меньше.
— Продолжать наблюдение, — скорее выдохнул Ватек, — можешь идти.
— Осмелюсь сказать, сэр, какой смысл в слежении за пустым участком космоса?
— Не твое дело, слуга.
— Как скажете.
Привратник что-то отрегулировал на своем дисплее и вышел.
Ватек вспотел.
Он покинул кабинет. Прошел в спальню. Из нее — в ванную комнату. Разделся. Встал под поток холодной воды.
Мысли не стояли на месте, роились, метались, стараясь пробить череп и вырваться на свободу.
А потом началось озарение.
2
Черно-белая картинка, словно дагерротип, старый, выцветший фотоснимок. Фрагмент космоса. Размытые пятна звезд — у аппарата стояла большая длительность выдержки. Серое пятно туманности в верхнем углу справа. След. Остаток энергетического тела.
Тающий.
Невнятный.
Готовый исчезнуть навсегда.
Он смотрит на этот снимок, стараясь силой воли продлить видение. По лицу катятся крупные капли пота. Мускулы шеи сведены от напряжения. Руки со скрюченными пальцами сжимают поручень душевой кабинки. Глаза навыкате. В уголке одного их них дрожит одинокая кровавая слеза.
Очертания тают. Бумага словно впитывает их в себя. А на их месте зияет черное пространство космоса.
Связь плохая, словно что-то упорно мешает. Настойчиво подсказывает — прекрати тщетные попытки. Но он все равно борется.
3
Ватек, завернутый в большое махровое полотенце, полулежит на диване. Пальцы перебирают четки.
Он в трансе. Старый испытанный прием. Отрешение. Сосредоточение. Внутреннее спокойствие.
Он видит себя стоящим на небольшом холме. Все вокруг залито ровным золотистым светом. Не таким ярким, чтобы резало глаза. Но и не таким темным, чтобы говорить о сумраке. Дует легкий ветер. Голые ступни ощущают холод камней под ногами. Где-то за спиной тлеет костер. Его не видно. Но тело ощущает приливы жара, гонимые потоками воздуха.
Внизу, в долине растет невысокое дерево, похожее на сакуру. Ветви тонкие, тянутся в разные стороны.
Он пристально смотрит на дерево, щурится, пытаясь поймать точный фокус. Вот он видит, как тень бежит по стволу. Она замирает, в нерешительности колеблется. Потом начинает приобретать черты женского тела. С каждым ударом сердца облик прикованной к стволу женщины становится четче, линии обретают плоть, ветер играет со складками одежды, теребит волосы. Единственное, что остается размытым и неузнаваемым, — это ее лицо.
Но он не сдается, продолжая вызывать в памяти некогда дорогой образ.
Вот стал виден овал лица. Слегка заостренный, кое-где мутный. С рваными краями. Вот проступили глаза, росчерки бровей и губ. Нос с небольшой горбинкой. Вот упала на лицо тень от непослушного локона. Еще чуть-чуть, и рисунок будет завершен. Еще немного, и дерево превращается в женский стан, с руками-ветвями, тянущимися вверх.
Он переводит дух. Трудность, с которой знакомые черты появляются из ничего, говорит о расстоянии, их отделяющем. О барьере между ними.
Наконец, когда образ почти целый, он переходит ко второй фазе.
Воздух вокруг его рта уплотняется. Между ним и женщиной начинает двигаться волна атмосферного возмущения. На равном удалении от них обоих она словно разворачивается, становясь поперек их взглядов. На некоторое время она становится непрозрачным экраном, отделяющим их друг от друга. Но потом экран начинает приобретать прозрачность, нерушимы только его границы. Тонкая черная нить делит его на две части. В верхних левых углах каждой из них начинает пульсировать алым огнем стилизованное изображение человеческого рта.
Он не говорит, он мысленно пишет на своей, верхней части экрана-доски.
— Мина?..
Долгая пауза. Рот в женской части кривится, меняет цвет.
— Мина. Ты слышишь меня?
Пауза перед гримасой рта-пиктограммы короче. Но ответа по-прежнему нет.
— Ты слышишь меня?
По женской части экрана проходит волна помех. Рот вновь кривится. Затем появляются неровные строчки ответа.
— Да…
— Где ты, ответь?
— Я не знаю… сплю… мне холодно…
— Это криоген. Ты заморожена и помещена в анабиоз.
— Я знаю… зачем все это?
— Так надо. Для тебя, для Саши…
— Не говори мне о ней. Ты отнял у меня дочь. Теперь я… одна… осталась… бросил меня.
— Не правда. Так безопаснее… мне показалось.
— Молчи… ненави… жу…
— Где ты, Мина?
— Темно и холодно… вокруг… чей-то голос…
— Это я.
— Нет. Дру… гой… зовет постоя… а…
Он чувствует, как слабеет связь, словно канал перегружен или наведены помехи. Он видит, как набухает почва у корней сакуры. Крот или крыса выползает наружу. Тонкий влажный нос дрожит, втягивает воздух.
Животное выползает на свет полностью. Обнюхивает подножие ствола, поворачивает голову в сторону экрана.
— Кто ты? — спрашивает он.
Крыса шевелит усами, недовольно фыркает.
