И погнал лодку наперерез зверю.
Ближе да ближе, – внуку уже видно: не пень это, а большая горбоносая голова, на ней рожищи широкие, как крылья. Голова старого Лося-сохатого. Ростом он больше коня и сильный страшно, сильней медведя.
Ещё больше испугался внук. Он схватил со дна лодки поколюку-копьё, протягивает деду:
– Бери, дедка, поколюку, бей зверя крепче.
Не взял старик поколюку-копьё. Взял две верёвки.
Одну накинул зверю на правый рог, другую – на левый рог; привязал зверя к лодке.
Страшно зафыркал зверь, замотал головой, глаза кровью налились. А сделать ничего не может: ноги у него в воде болтаются, до дна не достают. Опереться ему не на что – и верёвок разорвать не может.
Плывёт зверь и лодку за собой тащит.
– Видишь, – говорит старик, – вот нам и конь. Сам нас к берегу везёт. А убил бы я поколюкой зверя, нам с тобой пришлось бы его до дому тащить, из сил выбиваться.
И верно: тяжёл зверь, тяжелей лодки со стариком и внуком и всей их рыбой.
Фыркает зверь, плывёт – к берегу рвётся. А старик верёвками, как вожжами, управляет им: за одну потянет – зверь вправо повёртывает, за другую – зверь влево. И внук уже не боится зверя, только радуется, что такой у них конь в упряжке.
Ехали так, ехали старик с внуком, – вот уже и берег близко, а на берегу избушка их виднеется.
– Ну, – говорит старик, – давай теперь поколюку, внучек. Пора зверя колоть. Был он нам конём, теперь мясом будет – лосятиной.
А внук просит:
– Обожди, дедка, – пусть ещё прокатит. Не каждый день на таких конях ездим.
Ещё проехали. Старик опять поколюку-копьё поднимает. Внук опять его просит:
– Не бей, дедка, успеешь. Будет нынче у нас сытный обед из лосятины. А перед обедом на водяном коне всласть покатаемся.
А берег уже вот он – рукой подать.
– Пора, – говорит старик, – натешились.
И поколюку-копьё поднимает. Внук за поколюку держится, не даёт зверя колоть:
– Ну ещё, ну хоть капельку ещё прокатимся!
Тут вдруг достал зверь ногами до дна. Разом выросла из воды могучая шея, спина горбом, крутые бока. Встал старый Лось во весь свой богатырский рост, упёрся ногами в песок, рванул…
Лопнули обе верёвки. Лодка о камни с размаху – трах! Опомнились старик и внук по пояс в воде.
Кругом только щепки плавают.
И лодки нет.
И рыбы нет.
И лосятина в лес убежала.
ЗЕЛЁНЫЙ ПРУД
– Помните, девочки, – говорила мать, уходя из дому, – можете бегать, где хотите – и во дворе и в саду, – только к Зелёному пруду не подходите.
Девочки и сами побаивались ходить к Зелёному пруду: про это место рассказывали страшное.
Зелёный пруд был в самом дальнем, в самом тёмном углу сада. Кругом него стояли великаны-ели. Они растопырили над прудом мохнатые лапы и не пропускали к нему солнечный свет.
Мать говорила, что вода в Зелёном пруду вредная: напьёшься – заболеешь и умрёшь. Говорила, что на дне пруда ил и тина: попадёшь ногой – и начнёт тебя всасывать, всасывать – и засосёт с покрышкой.
По вечерам из пруда поднимался серый косматый туман. Он медленно пробирался между деревьями, полз к дому. Тогда мать загоняла девочек домой – спать.
К Зелёному пруду никто не ходил, даже взрослые. А девочкам строго-настрого было запрещено бегать в тот тёмный, сырой угол сада.
* * *
Мать ушла. Алла и Нонна уселись на скамейке. Долго сидели молча. Потом Нонна вздохнула:
– Скучно! Мамы нет… Хоть бы тётя прислала за нами крысиную коляску.
– Какая тётя? – удивилась Алла.
– Какая, какая!.. Ну, волшебная. Помнишь, Золушке коляску прислала, а вместо лошадей – крысы.
– Фу, глупая! – рассердилась Алла. – Золушка – ведь это в сказке. И тётя-фея в сказке.
– Что ж такого… – начала Нонна, но вдруг смолкла: за спиной что-то зашуршало.
Девочки обернулись.
На клумбе, на большом белом цветке, сидела стрекоза-красотка.
Она была похожа на игрушечный, красиво раскрашенный аэропланчик. Крылья у неё были тёмно-синего цвета, а блестящее длинное тельце – изумрудно-зелёное.
– Чересчур маленький самолётик, – прошептала Нонна. – Как же мы на него усядемся?
Алла вскочила и хотела поймать стрекозу. Но стрекоза – порх! – и полетела.
Девочки побежали за ней.
Стрекоза – за деревья, – и села на куст.
Девочки – к ней. Только протянули руки, а она опять полетела – и дальше, дальше, в глубь сада.
Летит, летит – и присядет. Вспорхнёт, полетит – и опять сядет: будто ждёт, будто за собой манит.
Бегали, бегали за ней девочки. Наконец совсем уж было настигли, но стрекоза увернулась от них и вдруг пропала в тени, под елями.
Девочки смотрят, – они на берегу пруда.
Сумрак и тишина кругом. Молча стоят тёмные великаны-ели. Густые ветви кустов обвисли с берега в воду. А пруд, как зелёной чешуёй, покрыт маленькими круглыми листочками ряски. Только у берега вода чистая, и в ней что-то темнеет – с детский кулачок, круглое, – головка будто чья-то.
Алла схватила Нонну за руку:
– Бежим скорее отсюда! Нам попадёт!
– Ведь мы не нарочно, – шепчет Нонна. – И… видишь, видишь!..
Над прудом быстро светлело. По воде побежала тёмная тень и спряталась под прибрежные кусты. И вдруг сверху хлынул весёлый золотой свет: солнце встало над елями.
Кусочек чистой воды у берега осветился, и стало видно, чья это круглая головка: там пряталась водяная лилия.
Лилия медленно поднималась из воды на длинной, гибкой, зелёной ножке. Когда вся головка вышла на воздух, лепестки, закрывавшие её, стали раскрываться, раскрываться… Венчик зелёных лепестков лёг на воду, – и засияло на солнце белое-белое лицо – чашечка. Приоткрылась чашечка, и в ней, как жар, загорелись тонкие золотые язычки.
Тогда откуда-то сверху спустилась и села на белую лилию стрекоза-красотка, – та самая.
– Видишь, видишь! – шепчет Нонна. – Это красавица Белая Лилия посылала за нами Стрекозу! Видишь, Стрекоза говорит Лилии, что привела нас…
– Глупости! – отвечает Алла. – Стрекозы не разговаривают с цветами!
Из кустов послышался тоненький звонкий треск, будто заводят крошечный патефон. И вдруг весь воздух зазвенел, точно в кустах грянул целый оркестр скрипочек.
– Я знаю, – шепчет Нонна, – это красавица Белая Лилия устроила бал в нашу честь!
