– У него еще мачеха есть, не забывайте, мужики. Он у нас ненасытный!..
– Кавказец! Кровь горячая сказывается…
– Как ты с ними всеми только справляешься?
– Эх, если бы можно было завести гарем! – мечтательно вздохнул Кинделия.
– И сколько ты туда набил бы сучек?
– Штук десять точно бы заимел. А кто недоволен – с моста на асфальт вниз башкой! И новых на их место. Этих, с белыми волосами и сиськами, в городе полно! На мой век работы хватило бы!
Парни снова заржали. Им вообще было очень весело. Наверное, убийство человека было для них подобием развлечения, чем-то вроде увеселительной загородной прогулки. Я вдруг представила себе отца погибшей Полины, плачущего день и ночь о любимой дочери, мать, которая, возможно, еще лежит в больнице, не оправившись после инфаркта, и даже не знает, что у нее теперь только одна дочка…
– Сари! Почему ты так с телками?
Кинделия ответил, усмехнувшись:
– Потому что они дуры, и все вместе, и каждая в отдельности!
– Золотые слова! – прозвучал голос Басмача. – Вот, помню, у меня была телка – вот такие буфера, одной рукой не обхватишь… «Станок» – вот таких размеров… Чего? Кто свистит? Серьезно, пацаны! «Работал» я на этом «станке» по два раза на дню. Телка моя стонала так, что соседи вызывали «Скорую», думали, кому-то плохо…
Я выключила кнопку записи. Эти пошлые и грязные подробности интимной жизни бывшего зэка меня не интересовали. Если находятся такие дуры, которые дарят любовь таким ничтожествам, – это их право. А меня от всей этой грязи просто тошнит. У меня есть главное – признание Кинделия-младшего в убийстве Полины Зайцевой. Теперь остаются сущие пустяки – подбросить эту запись куда надо…
Я ехала к себе в коттеджный поселок. Светало. Город был совершенно пустым, на перекрестках светофоры мигали желтыми глазами, как будто приветствуя меня. Все нормальные люди еще спали. И только я, Мисс Робин Гуд, мчалась по пустым дорогам на недопустимо большой скорости. В голове моей молотом стучала одна мысль: Кинделия – убийца! Его место – в тюрьме. Ему там уже прогулы ставят…
Я прикидывала, как можно разделаться с этим уродом, изолировав его от общества…
Утро началось со звонка телефона. Для меня это было верным знаком: день будет беспокойным. Какого черта?.. Кто может звонить в такую рань? Я приоткрыла один глаз и поискала им часы на стене. Часы показывали половину двенадцатого дня. Не может быть!
Я схватила трубку телефона.
– Алло?
Бодрый голос Ярцева разбудил меня окончательно:
– Полина, ты что, спишь?
– Я?! – возмутилась я. – Антон, как ты мог такое подумать?! Да я уже давно на ногах…
– А голос все еще сонный. Впрочем, ладно. Полин, нам бы увидеться…
– А что, что-то случилось? – забеспокоилась я.
– Вообще-то да. И поэтому нам надо поговорить, и желательно не по телефону.
– Подожди, дай подумать. – Я потерла висок, пытаясь начать что-то соображать.
– А что, есть чем?
– Сейчас ты дошутишься…
Наконец я все-таки сообразила, что через час буду на что-то способна.
– Антон, а ты можешь подъехать ко мне?
– Во сколько?
– Примерно через час.
– Могу.
– Тогда жду тебя. – Я положила трубку и отправилась в ванную.
Встав под струи душа, я практически мгновенно сбросила с себя остатки сна. Потом я высушила волосы феном и, наконец, отправилась на кухню, чтобы, как обычно, попить кофе и перекусить каким-нибудь бутербродом. На кухне была Света. Она ловко орудовала ножом, измельчая что-то на разделочной доске.
– Полина! Доброе утро!
– Доброе… А что это ты тут делаешь?
– Готовлю обед.
– Обед?
Я включила тостер. Румяные горячие хлебцы бодро выскакивали из него, наполняя кухню аппетитным запахом. Шумно заворчала кофеварка.
– А что именно ты готовишь на обед? – Я села за стол и посмотрела на разделочную доску.
На ней лежала нашинкованная капуста – тоненькие витиеватые полосочки белого и зеленого цвета. Выглядели они почему-то так аппетитно, что рот мой наполнился слюной. Я поняла, что давно не ела ничего такого… домашнего, настоящего…
– Я готовлю щи с крапивой, – как-то обыденно сказала Света и поправила на шее лямку фартука.
Только тут я заметила, что на рабочем столе лежат чисто вымытая морковка, три почищенные картофелины в миске с водой, пучок крапивы и луковица.
– И где ты все это взяла? – поинтересовалась я.
– Крапиву я сорвала в вашем саду, а все остальное купила в супермаркете на выезде из поселка, – спокойно ответила Света, сгребая капусту в кастрюлю, – ты извини, конечно, что я тут хозяйничаю, но ты спала, и я не решилась тебя будить, а Аристарха Владиленовича нет дома…
– Света! Ты выходила за пределы коттеджного поселка?
– А что? Я только в магазин за продуктами…
Я поставила свою чашку с кофе на стол и внимательно посмотрела на девушку.
– А зачем, по-твоему, я тебя сюда привезла? – довольно строго спросила я.
– Чтобы спрятать от Виссариона…
– А ты что делаешь?!
– Я?.. Готовлю обед… Ну, то есть… А что такого? Я только за продуктами… У вас ведь ни капусты, ни моркови, ни…
– Света! Какая капуста?! Ты что, забыла? Ты у нас в Москве! У тети… Тебя никто не должен видеть в городе, слышишь, никто!!!
– Полина, но как же щи?..
– Какие, к черту, щи? Там в холодильнике еще пельмени есть и блинчики. Обошлись бы как-нибудь…
– Извини, но я так не привыкла… У нас дома вообще не едят полуфабрикаты, мама говорит, что это вредно…
– А встретиться с Виссарионом – не вредно? Хорошо. Садись и смотри, я тебе сейчас кое-что покажу…
Я сходила во двор и принесла из машины запись ночного разговора Виссариона с дружками в сквере Победы.
– Слушай! – Я включила запись.
«…А она, дура, взяла да и начала артачиться! А какое у нее тело было! Даже жалко было ее убивать…
– Ну и на фига ты ее грохнул?
– Говорю же: начала артачиться, вдруг возомнила себя человеком!.. Я, говорит, не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне! Пришлось объяснить ей, кто в доме хозяин…»
Света посмотрела на меня глазами, полными ужаса.
– Слушай, слушай! – приказала я.
«…А кто дал ей право выбора? Вещь вообще не должна иметь никаких прав, потому что она вещь! А у каждой вещи должен быть свой хозяин… Я, когда это прочитал, понял: так их, зараз, и надо! Я и Полинку эту потому и решил раздавить, как муху, что она тоже со мной не хотела…»
