Вот теперь Белоцерковский меня узнал. В отличие от перебравшегося в столицу Новицкого, этот политик был местным. А в этом городе трудно найти богатого и влиятельного человека, который не знает, кто такая Охотникова.
– А, да, конечно! – воскликнул депутат. – Мне рассказывал о вас Крашенинников. Вы еще помогли его жене…
– Прошу вас, не здесь, – сказала я, предостерегающе поднимая руку.
Охранник Миша вертел головой, пытаясь сообразить, что происходит.
– Мне нужно с вами поговорить, – негромко произнесла я и, поскольку мужчина все еще колебался, я добавила: – Дело касается Станислава Новицкого.
Как я и думала, Белоцерковский моментально согласился. Он позвал меня в дом, кивнул охраннику у лифта. Мы поднялись на третий этаж, и Вадим Сергеевич пригласил меня в квартиру.
– Катя, чаю нам! – крикнул он куда-то в глубь громадных комнат, и вскоре полная женщина в белой наколке и переднике сервировала чай на низком столике, по обе стороны которого мы с хозяином дома и расположились.
Белоцерковский подождал, пока прислуга удалится, сложил на животе пухлые белые руки и поинтересовался:
– Так о чем вы хотели со мной побеседовать?
Я смотрела на его полное лицо, на мешки под глазами. Теперь многое становилось мне понятным…
– Вадим Сергеевич, – мягко произнесла я. – Я бы хотела поговорить о Станиславе Новицком… и о вашей дочери Веронике.
Политик даже не изменился в лице – сказалась привычка себя контролировать. Только тяжелые веки опустились на мгновение, прикрыв глаза. Но вот Белоцерковский взглянул на меня в упор и жестко произнес:
– Моя дочь умерла.
– Знаю. Вот поэтому я к вам и пришла.
Белоцерковский помолчал, потом задал вопрос:
– Как вы узнали?
Я подалась вперед:
– Вадим Сергеевич, сейчас это совершенно неважно. Кто-то хочет убить Станислава Новицкого. Было уже три покушения, и в любой момент может произойти четвертое. Я никак не могла найти причину, по которой кто-то желает смерти юноше, недавно закончившему школу. А теперь такая причина найдена. Расскажите мне все с самого начала. Это ведь вы сделали так, что сердце вашей дочери пересадили именно этому мальчику?
Политик откинулся на спинку кресла. Губы его побелели, но, когда он заговорил, его голос звучал ровно:
– Да, это сделал я. Накануне… накануне гибели Вероники я узнал, что сын Андрея Новицкого в больнице в тяжелом состоянии. Мальчик болел долго, но тут ему внезапно стало хуже, и они занимались поисками донора для трансплантации.
Белоцерковский взял со столика бутылку воды «Эвиан» и налил в стакан. Отпил глоток и поставил стакан на стол. Рука политика едва заметно подрагивала, пузырьки весело прыгали в стакане.
– И тут случилось несчастье с Вероникой.
– Она погибла в автокатастрофе? – сочувственно спросила я.
Ответ политика меня удивил.
– Она погибла при взрыве.
– Что?! Но весь город говорит…
– Я попросил, чтобы излишние подробности не просочились в прессу. – Белоцерковский прикрыл глаза рукой. – Город говорит о том, что было в газетах.
– И виновного не нашли? – задала я следующий вопрос. Честно говоря, именно это интересовало меня больше всего.
– Виновный? – Белоцерковский посмотрел на меня в упор. – Виновный погиб при взрыве вместе с моей дочерью. Следствие установило это сразу, на месте. Там был такой довольно дельный следователь… Алехин, кажется. Он мне подробно рассказал, как все произошло.
Я молча ждала продолжения.
– Вероника сама водила машину, – наконец заговорил политик. – В момент взрыва в своей «Тойоте» она была одна. Убийца изготовил самодельную бомбу, но так неумело… в общем, когда он ее взорвал, подойдя к машине, его самого разорвало взрывом. А Вероника… – Белоцерковский справился с волнением и закончил: – Вероника осталась бы невредима. Только осколок от разбитого взрывом стекла вошел ей через глаз прямо в мозг. Она была еще жива, когда ее привезли в областную больницу, но без сознания. И умерла на операционном столе…
Белоцерковский помолчал.
– Вот тут мне и позвонил Андрей Новицкий. Он рыдал в трубку и говорил, что его мальчик умирает, счет идет на часы. А подходящего донора все нет… И тогда я принял решение. Я сказал, что он получит сердце для трансплантации.
Я присвистнула. Да, кремень мужик этот политик…
– И поэтому вы так любите Стаса? Дарите ему дорогие подарки, – тихо проговорила я.
Белоцерковский улыбнулся:
– Я счастлив, что сердце Ники до сих пор бьется.
Я немедленно встала:
– Благодарю вас, Вадим Сергеевич! Простите, что заставила пережить это снова…
Белоцерковский тяжело поднялся. Глаза его глядели мимо меня. Я обернулась. С громадной фотографии над камином смотрела улыбающаяся девушка, такая красивая, что дух захватывало.
– Знаете, у меня такое чувство, что это случилось только вчера, – тихо сказал политик. – Говорят, что время лечит… Это неправда. Простите, Евгения, у меня много дел…
Усевшись в свой «Фольксваген», я минут пять посидела, барабаня пальцами по рулю, потом решительно завела машину и выехала с парковки, на прощание сделав ручкой охраннику.
Путь мой лежал в больницу – но не в ту, где лечилась Маша Голубева, а в Тарасовский областной институт травматологии. Именно там в данный момент восстанавливался после несчастного случая мой друг капитан Алехин.
Однажды мы вместе с ним на пару выбирались из подпольной лаборатории по производству бактериологического оружия. Я спасла жизнь ему, он – мне, и вместе мы пережили довольно волнующие моменты. Не в том смысле, что нас связывали личные отношения, а в том, что, к примеру, однажды я свисала на руках с крыши высотки, а Алехин висел, уцепившись за мою ногу, при этом с крыши в нас стреляли… В общем, достаточно волнующе.
Пару лет назад капитан нашел свое счастье – женился на любимой девушке и стал отцом симпатичных близнецов. Именно по этой причине он и лежал сейчас на вытяжке в институте травматологии. Бравый капитан пострадал не от бандитской пули. Он банально сверзился с крыши, когда хотел утеплить на зиму дачный домик. И вот уже второй месяц находился в больнице.
Я припарковала «Фольксваген» на платной стоянке – ушлые ипэшники устроили ее аккурат напротив ворот больницы, заскочила в магазинчик и купила больному стандартный набор – апельсины, минералку, сборник сканвордов. Потом немного полаялась с очередной старушкой, продающей бахилы – у меня в кармане завалялись свои, а бабуся требовала, чтобы я купила пару у нее. В конце концов старушка победила – я обулась в ярко-желтые мешки для ног и, узнав в справочной номер палаты, поспешила к Алехину.
Меня слегка мучил стыд – за то время, что капитан провел прикованным к кровати, я ни разу его не навестила. Да, я была загружена работой. Да, я регулярно звонила больному и развлекала его сплетнями про общих знакомых. Но могла бы и заехать, свинья этакая…
