До Джеймса доходил гул голосов. Они доносились с разных сторон — одни более отдаленные, другие близкие. Джеймс представил себе, как кто-то смотрит на него, пытаясь обнаружить признаки того, что он приходит в сознание. Ему сейчас лучше сконцентрировать внимание на том, что они говорят, хотя боль в теле мешала сосредоточиться.
— Я не поверю в это, Томас, до тех пор, пока не услышу от самой Джорджи.
— Ты ведь видел, она сама хотела залепить ему оплеуху.
— Я находился здесь, Бойд. — Это был единственный голос, который было легко расслышать, и звучал он как-то умиротворяюще. — Как раз я и удержал ее от этого поступка. Но это не имеет никакого значения. Говорю тебе, она…
— Но она все еще убивается по Малкольму!
— Дрю, осел несчастный, сколько раз тебе втолковывать, что это объясняется чистым упрямством с ее стороны.
— Тебе лучше не совать свой нос в это дело. Уоррен! Из твоего рта вылетает только глупость и вздор!
Послышались звуки непродолжительной возни, затем чей-то голос произнес:
— Ради Бога, вы двое, прекратите! Или вы сегодня мало получили синяков? С меня хватит того, что я от него уже получил, Клинтон! Более чем достаточно!
— Будь добр, Уоррен, заткнись, если не можешь придумать ничего конструктивного! А ты перестань обижаться по пустякам, Дрю! Этим делу не поможешь.
— Что касается меня, то я верю в это не больше Бойда. — Джеймс начал различать голоса — этот, без сомнения, принадлежал темпераментному Уоррену. — И эта дубина стоеросовая тоже сомневается, так что…
Снова вспыхнула потасовка. У Джеймса появилась надежда, что они прикончат друг друга, после того как он понял, в чем все братья сомневаются. Он уже собирался было сесть на полу, когда кто-то наступил ему на ногу. Джеймс невольно застонал.
— Как ты себя чувствуешь, Мэлори? — спросил удивленный голос. — Готов к свадьбе?
Джеймс с трудом разлепил веки и увидел юное ухмыляющееся лицо Бойда. Со всем презрением, которое он мог изобразить в этот момент, Джеймс произнес:
— Мои родные братья драли меня почище, чем ты со своими молокососами.
— Тогда, может быть, нам повторить все сначала? — произнес тот, чье имя надо бы укоротить ровно вдвое и звать не Уоррен, а Уор
[2]
.
— Отойди, Уоррен!
Этот приказ прозвучал из уст Томаса и поразил всех, кроме Джеймса, который не имел понятия о том, что Томас был единственным из братьев Андерсонов, кто редко повышал голос. Джеймс, собрав силы, сел на полу, стараясь не покачиваться.
Внезапно до него дошел смысл сказанного Уорреном.
— Что ты, черт возьми, имеешь в виду, говоря о свадьбе?
— Имею в виду, англичанин, тебя и Джорджи!
Ты скомпрометировал ее и либо ты на ней женишься, либо мы благополучно убьем тебя!
— Ну что ж, в таком случае улыбайся, дорогой мальчик, и спускай курок. Силой меня не заставишь.
— А разве ты не за этим пришел сюда, Мэлори? — несколько загадочно спросил Томас.
Джеймс бросил на него злой взгляд. Братья тоже посмотрели на Томаса, и на лице каждого из них изобразилось разной степени удивление.
— Ты сбрендил, Томас?
— Ну да, это все объясняет, разве не так? — Это было сказано с сарказмом.
— С чего ты решил, что Джорджи согласится?
— Может, ты объяснишь нам, Том?
— Не имеет значения, — ответил Томас, внимательно наблюдая за Джеймсом. — Английский ум слишком сложно понять.
Джеймс не собирался комментировать услышанное. Уже от разговора с этими недоумками у него начиналась головная боль. Медленно и осторожно он поднялся на ноги. Тут же встали Уоррен и Клинтон. Джеймс едва не рассмеялся. Или они в самом деле думают, что в нем еще остались силы и за ним нужен присмотр? Чертовы бугаи! Почему у малышки Джорджа не могла быть нормальная семья? — Кстати, а где Джордж? — спросил он.
Юнец, расхаживающий в волнении по комнате, остановился и свирепо посмотрел на Джеймса.
— Ее зовут не так, Мэлори.
— Господи, возмущение даже по поводу имени! — И с несвойственной ему запальчивостью добавил: — Я буду называть ее так, как мне заблагорассудится, щенок сопливый! Куда вы ее дели?
— Мы ее никуда не девали, — прозвучал голос Дрю. — Она здесь.
Джеймс резко повернулся, поморщившись от острой боли, и увидел Дрю, стоящего между ним и диваном, на котором лежала без сознания бледная как смерть Джорджина.
— Черт побери!
Дрю был единственным, кто увидел выражение лица Джеймса, когда он направился к дивану, и сделал попытку остановить его, но лучше бы он этого не делал, ибо тут же был припечатан к стене. От столкновения закачались висевшие на стене картины, а служанка в зале, напуганная грохотом, уронила поднос с бокалами.
— Пусти его, Уоррен, — одернул брата Томас. — Он не сделает ей ничего плохого. — И повернулся к Джеймсу. — Она просто упала в обморок, Мэлори, когда увидела твое разукрашенное лицо.
— Она никогда не падает в обморок, — возразил Бойд. — Уверен, что она прикидывается, чтобы не слышать, как ругается Клинтон.
— Тебе надо было выпороть ее, когда была для этого возможность, Клинт. — Это произнес Уоррен, заработав неодобрительные, едва ли не злые взгляды не только Джеймса, но и братьев.
— Посмеешь поднять на нее руку — и считай, ты мертвец.
Джеймс даже не счел нужным повернуться. Он опустился на колени перед диваном и стал тихонько похлопывать Джорджину по бледным щекам, пытаясь привести ее в чувство.
В воцарившейся тишине Томас поймал взгляд Клинтона и спокойно сказал:
— Что я тебе говорил?
— Да, говорил… Тем больше оснований для того, чтобы не тянуть волынку.
— Если ты позволишь мне немедленно оттащить его к губернатору Уолкотту, не будет никаких проблем.
— Не забывай, что он скомпрометировал ее, Уоррен, — напомнил брату Клинтон. — И поправить это дело может только свадьба.
Джеймс слышал гул голосов за спиной, но не вникал в смысл разговора. Ему не нравился цвет лица Джорджины. Да и дыхание было слишком поверхностным. Конечно, лично ему не приходилось раньше иметь дело с упавшей в обморок женщиной. Всегда рядом оказывался кто-либо с нюхательной солью. У братьев Джорджины, видимо, не было нюхательной соли, иначе они бы уже предложили ее сестре. Не помогут ли делу жженые перья? Джеймс осмотрел диван, пытаясь понять, чем он набит.
— Может, пощекотать ей ноги? — предложил подошедший Дрю. — Они очень чувствительны.
— Знаю, — ответил Джеймс, вспомнив, как он однажды лишь дотронулся до голой стопы и получил такой пинок, что едва не вылетел из кровати.
