– Может быть, я действительно не все сделал, чтобы предотвратить гибель России?
Царская семья состояла из брата царского деда, четверых двоюродных братьев и девяти троюродных – всего двадцать девять человек, подсчитал один из чиновников двора. Достаточно, чтобы встать на защиту главы семьи и, если нужно, с оружием в руках положить за него жизнь. Кто же из этих двадцати девяти мужчин выступил в поддержку главы семьи в трагический момент отречения? Никто.
«Спал долго и крепко, – пометил в дневнике Николай II. – Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыли в Могилев. Все чины штаба были на платформе.
Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырехвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»
«Четырехвосткой» Николай назвал принципы голосования – всеобщее, равное, прямое и тайное.
А мать императора пребывала в полном отчаянии!
«Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар! – писала 4 марта вдовствующая императрица Мария Федоровна. – В 12 часов прибыла в Ставку, в Могилев, в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание!.. Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Бедняга Ники открыл мне свое бедное кровоточащее сердце, и мы оба плакали».
Великий князь Александр Михайлович вспоминал:
«Когда меня вызвали к ним, Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд, он же неподвижно стоял, глядя себе под ноги, и, конечно, курил. Мы обнялись. Я не знал, что ему сказать. Он твердо верил в правильность принятого им решения, хотя и упрекал своего брата Михаила за то, что тот своим решением оставил Россию без императора.
– Миша не должен был этого делать, – наставительно закончил он. – Удивляюсь, кто дал ему такой странный совет.
Это замечание, исходившее от человека, который только что отдал шестую часть вселенной горсточке недисциплинированных солдат и бастующих рабочих, лишило меня дара речи».
Отрекшийся от власти император плохо представлял себе и положение в стране, и собственную будущность. Он наивно предполагал, что будет предоставлен самому себе и поживет наконец спокойно и безмятежно в кругу семьи. Или в худшем случае вместе с женой и детьми уедет за границу.
«Ночью сильно дуло, – пометил 5 марта в дневнике Николай II. – День был ясный, морозный. В 10 часов поехал к обедне, мама приехала позже. Она завтракала и оставалась у меня до 3 часов. Погулял в садике. После чая принял генерала Иванова, вернувшегося из командировки. Он побывал в Царском Селе и видел Аликс. Простился с бедным графом Фридерикс и Воейковым, присутствие которых почему-то раздражает всех здесь; они уехали. В 8 часов поехал к мама к обеду».
Власть сменилась в середине православного Великого поста, накануне Крестопоклонной недели. Следовало ожидать, что духовенство станет на защиту императорского дома. Но епископы отказались поддержать не только Николая II, но и монархию как таковую. А ведь формально она продолжала существовать! Решение о государственном устройстве должно было принять Учредительное собрание. Но иерархи церкви уже забыли о монархии. И недели не прошло после отречения императора, как Священный синод 6 марта заменил в богослужениях поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия. Иначе говоря, Синод фактически провозгласил Россию республикой. Хотя Временное правительство сделает это только 1 сентября 1917 года.
Общее собрание Екатеринбургской духовной консистории отправило приветственную телеграмму председателю Думы Родзянко: «Екатеринбургское духовенство восторженно приветствует в лице вашем свободную Россию. Готовое все силы свои отдать на содействие новому правительству в его устремлениях обновить на началах свободы государственный и социальный строй нашей родины, возносит горячие молитвы Господу Богу, да укрепит Он Всемогущий державу Российскую в мире, и да умудрит Временное правительство в руководительстве страной на пути победы и благоденствия».
Епископ Енисейский и Красноярский Никон проповедовал 12 марта 1917 года:
– Многие русские монархи, и особенно последний из них, Николай II со своею супругою Александрою, так унизили, так посрамили, опозорили монархизм, что о монархе, даже и конституционном, у нас и речи быть не может. В то время, как наши герои проливали свою кровь за отчизну, в то время, как мы все страдали и работали во благо нашей родины, Ирод упивался вином, а Иродиада бесновалась со своими Распутиными и другими пресмыкателями и блудниками. Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет, нет – не надо нам больше никакого монарха.
– Двести лет Православная Церковь пребывала в рабстве, – говорил архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений на первом заседании Священного синода после Февральской революции. – Теперь даруется ей свобода. Боже, какой простор! Но вот птица, долго томившаяся в клетке, когда ее откроют, со страхом смотрит на необъятное пространство; она не уверена в своих силах… Так чувствуем себя в настоящий момент и мы, когда революция дала нам свободу.
Из Пскова бывший император вернулся в Ставку, не зная, как поступить. Несколько дней он провел в размышлениях – уехать в Англию или поселиться в Ливадии. Похоже, он упустил возможность спастись. И тогда Временное правительство под влиянием Совета рабочих и солдатских депутатов решило арестовать Николая – по соображениям безопасности. На самом деле Совет хотел предупредить попытку реставрации монархии.
7 марта 1917 года глава Временного правительства князь Львов подписал постановление об аресте бывшего императора. В Александровский дворец с группой военных прибыл генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов. Он обещал императрице, что практических последствий приказ об аресте иметь не будет. Свите он дал два дня на размышление: кто пожелает уйти, свободен это сделать, кто останется с семьей бывшего императора, тоже будет считаться под арестом.
Лавр Корнилов был одним из самых знаменитых генералов русской армии. Он безоговорочно принял Февральскую революцию. В июле 1917 года популярного военачальника Временное правительство назначило Верховным главнокомандующим. А всего через месяц с небольшим генерал от инфантерии Корнилов потребовал от главы Временного правительства Керенского передать ему власть в стране, чтобы навести порядок.
Ничего из корниловского мятежа не вышло. Никто его не поддержал. Лавр Георгиевич, человек эмоциональный, импульсивный и прямолинейный, и мятежником оказался спонтанным, плохо подготовившимся. После октября семнадцатого генерал Корнилов возглавил Белое движение. Но первый командующий Добровольческой армией погиб в первом же большом сражении с большевиками за Екатеринодар…
– Сейчас Николай II в моих руках, – заявил Керенский. – Я не хочу и не позволю себе омрачить русскую революцию. Маратом русской революции я никогда не буду. В самом непродолжительном времени Николай под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию.
