Несмотря на бешеные нападки, коммунисты получили почти пять миллионов голосов и завоевали восемьдесят один депутатский мандат. Через четыре дня их мандаты были аннулированы. В рейхстаг избранные депутатами коммунисты не попали – их отправили в концлагерь.
23 марта Гитлер вышел на трибуну рейхстага, чтобы потребовать от депутатов принять закон о предоставлении его правительству чрезвычайных полномочий.
– Духу национального возрождения, – говорил фюрер, – не отвечает порядок, при котором правительство просит одобрения у рейхстага, торгуясь и выпрашивая.
Гитлер получил право издавать законы и менять конституцию. Он приостановил действие законов, гарантирующих права человека, и лишил полномочий местные органы управления, выстроив мощную вертикаль власти.
– У правительства нет намерения упразднять рейхстаг, – снисходительно сказал Гитлер. – Оно будет время от времени информировать его о своей работе.
Парламентские дебаты больше не проводились, ограничивались тем, что выслушивали и одобряли речи фюрера.
22 июня социал-демократическая партия была объявлена враждебной государству и народу, мандаты социал-демократических депутатов аннулировались. А через месяц распустили все партии, кроме нацистской.
12 ноября Гитлер провел новые выборы. Вот теперь массовые репрессии и тотальная пропаганда дали нужный результат. В округе выставлялся один кандидат, и народ восторженно за него голосовал. Нацистская партия собрала 92 процента голосов.
2 августа 1934 года умер президент Гинденбург. Провели референдум. Немцев просили ответить на один вопрос: согласны ли вы ликвидировать пост имперского президента, чтобы передать все полномочия Гитлеру?
За проголосовали 84 процента. Шестая часть населения нацистской Германии – больше пяти миллионов человек – все-таки ответила «нет». В некоторых рабочих районах против концентрации власти в руках фюрера высказался каждый третий.
На автобусных остановках и в очередях в магазинах, докладывало ведомство госбезопасности, звучало откровенное недовольство режимом. Больше всего недовольных было среди рабочих. В октябре 1934 года берлинское гестапо арестовало на одной из строек сразу сто сорок смутьянов.
Настроения изменились, когда Гитлер стал присоединять территории, утраченные после Первой мировой. Сначала Рейнскую область. И сразу же все проблемы – нехватка продовольствия, рост цен, низкие зарплаты – утонули в националистической эйфории. 29 марта 1936 года на референдуме – поддерживаете ли вы политику фюрера – Гитлер получил почти 99 процентов!
Разумеется, в стране оставались люди, презиравшие Гитлера и ненавидевшие нацизм. Но стремительно складывался жесткий режим, в котором не только сопротивление власти, но и выражение сомнений было смерти подобно. Несогласные исчезали, число согласных множилось на глазах.
Не только страх перед гестапо, но торжествующие статьи в газетах, бравурные речи по радио, восторг толпы исключали возможность любой критики Гитлера, когда он присоединил к Германии населенную немцами Судетскую область и немецкоязычную Австрию. Немцы говорили: наконец-то нашим соотечественникам вернули родину. Гордо замечали: мы вновь кое-что значим в мире. Фюрер вернул немцам, болезненно пережившим распад империи, ощущение принадлежности к великой державе и не менее важное чувство, что в стране появился хозяин.
Общество поделили на патриотов и врагов. Сомнение в правоте власти приравнивалось к предательству. Миллионы немцев, которые могли быть против нацистов или как минимум выражать сомнения, молчали.
Нацизм был идеологией отсталого общества, сопротивлявшегося переменам. Германия оставалась аграрной страной. Большая часть населения жила в деревнях и небольших поселках, а не в городах. Нацистские идеологи считали, что крестьяне – опора нации, и славили патриархальную крестьянскую жизнь. А враги немцев – это лишенные корней городские жители-космополиты.
Гитлер обещал ограничить, а то и вовсе прекратить ввоз импортного продовольствия, списать с аграриев все долги. Поддержка нацистской партии в сельских районах увеличилась чуть ли не в десять раз.
Но выяснилось, что экономика не может существовать без импортных поставок. Сельское хозяйство не в состоянии было прокормить страну, обеспечить население мясом, молоком и маслом. Объявили «битву за урожай». Партийные уполномоченные ездили с лекциями по деревням. Проводили собрания и митинги. Крестьянам рекомендовали заменять импортные корма отечественными.
Урожаи ржи и пшеницы на протяжении трех лет, в 1934–1937 годах, были очень низкими. Крестьян заставляли продавать молоко и масло по низкой, убыточной для них цене.
Американский журналист Уильям Ширер описывал жизнь в Берлине:
«Диета не изысканная, и американцы ее вряд ли бы выдержали, но немцы чувствуют себя замечательно – на картошке, капусте и хлебе. Не хватает мяса, растительных жиров, масла и фруктов. Остро не хватает богатых витаминами фруктов. Единственные фрукты на рынке – яблоки. В войсках и детям выдают витамины в таблетках низкого качества. Ни кофе, ни чая, ни шоколада…
Что касается одежды, то, пока не будет снята блокада, немецкий народ должен обходиться тем, что хранится в шкафах. Немцы разрабатывают эрзац-ткани, главным образом из целлюлозы».
Развивать сельское хозяйство руководители страны не хотели, да и не умели. Они увидели другой выход – территориальные приобретения. Зачем зависеть от внешнего мира, если можно заставить мир зависеть от Германии!
Власть над массами, тотальная пропаганда и запугивание инакомыслящих означали избавление от всех ограничений. Идеологические утопии фюрера превратились в практическую политику. Ради расширения жизненного пространства немецкого народа он устроил мировую войну, в результате которой его собственная страна была почти полностью разрушена, а могла и вовсе исчезнуть с политической карты мира.
Многие немцы твердили, что смертельно устали от навязанной Западом демократии, антинационального либерализма и власти плутократов (сейчас бы сказали олигархов). Модно было говорить, что немецкая душа несовместима с капитализмом и страна должна идти особым, своим путем.
Нацизм был ответом на модернизацию мира, который воспринимался как упадничество, бездуховность, материализм. Демократия, конституция, либерализм, права и свободы – все это казалось чужим и чуждым, привезенным из-за границы, навязанным народу.
Страна, считавшая себя несправедливо обиженной и оскорбленной, ждала спасителя и нашла его в Гитлере. Он аккумулировал и изложил в доступной форме идеи, которые безумно симпатичны множеству людей: уверенность в том, что они от природы лучше других. Немцы поверили в свое духовное превосходство над «культурой лавочников» в Англии и Америке, их бездуховностью.
В первые годы нацистского правления казалось, что после стольких лет отчаяния и безнадежности в общество вернулись энергия и динамизм. Наконец-то у власти правительство, которое поставило страну на ноги.
