– Всякий, кто солнышко помнит, черёд отработает, а понадобится, и вдругорядь, и по третьему.
– Которые не работники, те припасом взнесут.
– А кто и припасом не может, вот корчага пивная: бросай, люди, кому сколько сердце велит!
Ворон во все глаза наблюдал, как летели в огромный горшок медяки, сребреники, целые кошельки и дорогие застёжки, лихо сорванные с одежд. Господин Шегардай ничего не делал наполовину, в одно плечо. Оттого, наверное, и стоял по сию пору крепкой ногой на своих тридевяти островах. Ворона подхватил общий задор, он тоже надумал бросить монетку. Начал опускать руку к мошне, успел испугаться, совсем про неё забыв: украли небось!.. Кошель был на месте. Дикомыт ещё не знал, что во время веча покраж на площади не случалось. Так установила вольная семья, люди посовестные. Опёнок вытащил денежку, шагнул в людскую стремнину, тянувшуюся к лобному месту. Медяк полетел в звонкий слой, укрывший корчажное дно. Ворону почему-то казалось, его внóсочек будет виден среди прочих, а на него самого все посмотрят, начнут удивляться, спрашивать, отколь взялся. Ещё чего! Его даже сзади пихнули. Не застревай, проходи, другим место дай!
– Вот так, – трезво молвили рядом. – Насобирают казну, иные в горячности последнее отдадут, а для доброго дела сохранить озаботятся ли? Небось завтра уже по богатым сундукам расточится…
– А верно, люди, – подхватили новые голоса. – Общну сберечь надо!
– В храм снесём!
– К старцу нашему! К Моранушке под присмотр.
– Правосудная сиротского достояния растащить не попустит!
– А не лучше к людям посовестным?
– Уж за ними не пропадёт…
Ворон всё оглядывался на облезлый подклет. Силился представить, каким был дворец. Каким он будет, когда горожане исполнят взятый ныне оброк. На ум являлись рассказы брата, Шерёшкины басни о великолепии Фойрега… откуда-то, словно ветром нашёптанная, уже наплывала неясная голосница, мимолётными искрами вспыхивали слова.
Пусть твердят, что остался лишь прах…
Возведём и вернём не на словах…
У лобного места спорили, стучали клюками два старика. Каждый лучше другого знал расположение теремов и крылечек, облики подзоров и горделивых коньков.
С лобного места зло глядел Болт, про него успели забыть. Ворон временами косился на витязя. В спесивом вельможе казалось всё меньше сходства с учителем. Ветер, непризнанный сын, был наследник древнего мужества. Болт, законный боярин, глядел выродком. Посрамлением рода, как и отец.
Ну его совсем!.. Ворон вертел головой, слушал, ждал, вспомнят ли Космохвоста. Не вспоминали. Это было понятно, ведь царского рынду за придворного не считали. Тем не менее обида колола. «О ком бы вы тут решали, если б не Космохвост!»
Вернулись четыре сына Твердилы, посланные отцом домой. Дюжие парни с натугой воздвигли торчком большой столб, весь в резьбе. Где в полплоти, где в четверть, где облыми изваяниями. Один у другого на головах стояли голые, связанные, согбенные пленники. Их попирали ликующие воины в старинных доспехах. На самом верху воздевал меч полководец в лучистом венце.
– Вот! – с торжеством объявил кузнечный большак. – Сего дня ради хранил!
– Так это ж не из дворца! – закричали в ответ. – Это от Позорных ворот!
– И что? – нимало не смутился кузнец. – Всё от праотеческих памятей.
Завязался жаркий спор, надлежало ли ставить бревно в убранство дворца. Дикомыт, послушав, растешился. Говорилось о временах, когда из Шегардая северными воротами уходила царская рать – гнуть в дугу Коновой Вен. Тогдашние городские волостели надёжно ждали победы. Даже загодя возвели на дороге особые «позорные», сиречь зрелищные, ворота. Для восторженной встречи славных полков, прохода пленников и добычи… Ну а Ойдриговичи прибежали домой такие растерзанные, что в речи горожан обрело новый смысл даже слово «позор». Ворота, ставшие горькой насмешкой, потихоньку разбили. Теперь это была ещё одна старина, нелюбимая в Шегардае. Название, правда, к северным воротам прилипло. Только объясняли его теперь инако. Оттого, мол, что там начиналась казнь обречённика, назначенного к битью без пощады.
– Несите, ребята, столбик обратно, – посоветовали сыновьям кузнеца. – Если к делу и придётся, то вовсе не скоро.
– Малютиными бы войлоками полы выстелить… Ковров заморских не надо!
– Нету больше Малюты, осталась горесть похмельная.
– Берёсту припасать надо, кровля велика выйдет.
– Палаты красными шелками затянем, золотыми гвоздиками прибьём…
– Кружевной столец выточим, чтоб на Огненный Трон похож был!
– А где знателей найдёшь, каков трон царский?
Ворон опять вспомнил брата. Светел говорил: царь Аодх никогда на трон не садился. Судил и решал, расхаживая в палате. Не хотел быть тёмным пятном посреди сияющей глыбы.
«А вдруг Светелко сюда припожалует? Захочет сродников посмотреть? Открыться царятам? – Сердце стукнуло. – И я тут как тут…»
– Нашу грамоту кто вельможам доставит? Боярин?
– Своего гонца снарядим. Боярин мимоездом у нас.
– Куда ж дальше собрался? К дикомытам, что ли?
– Сказывают, за Киян, в Аррантиаду.
– Брось, что ему туда? С нищими, с варнаками?..
– Объявил, страну дознавать для Высшего Круга. А окольные шепчут: к самой Коршаковне утайкой вздумал подъехать, да вскрылось. Теперь вроде опалённый, покуда всё не утихнет.
– Что сказать, отважен боярин!
– И остров незнаемый, а уж сопутники…
– Вернётся, мимо нас небось не проедет.
– Если вернётся!
Ворон покинул отшумевшее вече, пошёл обратно на торг. День перевалил за полдень: где же Богобой-скоморох? Как найти его, если на острове не появится?
Гадалкин нос
Был, оказывается, на широком торгу ещё угол, куда Ворон пока не заглядывал. Этот ряд занимал целый мысик, выдававшийся в разлив Воркуна. Его так и называли: Гадалкин нос.
Здесь не продавали товаров, хотя богатства из рук в руки переходили немалые. Сюда редко заглядывали жрецы, ибо здесь искушали Богов.
На одном берегу взывали к Их милости, конаясь в роковых играх имуществом и серебром. Одни просто тешились – повезёт или нет, лишь бы весело было. Другие, как во хмелю, обретали и роняли в прах деньги сущими истиниками. Эти игроки даже не заметили веча, не участвовали в спорах из-за царят. Узнают назавтра, кивнут, спросят, в срок ли ждать следующего торгового дня.
Ворон сразу отметил людей, не принадлежавших игре. С виду обычные горожане зорко оглядывали бережок, склонялись к игральщикам, успокаивали рассерженных. Ворон прошёлся, постоял, посмотрел. Не все игры были роковыми. Вот доска с гнёздами: в них щелчком загоняли глиняный шарик. Рядом ловили горстью падающий обляк. Подальше следили за опрокинутыми скорлупками, притаившими рыбий позвонок… Ворон даже потоптался в раздумье. Он до сих пор ничего Надейке не облюбовал, казны осталось только в воровской ряд возвратиться. Здесь он мог поправить мошну, но что хорошего купишь на неправый прибыток? Ворон потоптался ещё, нахмурился, перешёл на другую сторону мыса.
