Без промаха нашёл руку лыжного делателя…
…И со стуком прибил её к тыну.
Жог охнул, изумлённо посмотрел на свою ладонь. Зарычал, потянулся освободить.
– Стой лучше смирно, – всё так же весело посоветовал пришлый. – Не то бабу двойней брюхатить придётся.
Жог замер. У котляра стремительно крутился в пальцах ещё один нож. Наверняка не последний. Звигуры, домочадцы и гости топтались, переглядывались, бормотали… Никто не возмутился в открытую, ни один не бросился выручать. Пришлый очень хорошо знал, что творил. Здесь, в Левобережье, никто ему слова поперёк молвить не смел.
– Я пойду, – вдруг сказал Сквара. – Меньшой – курёнок дрисливый, только гузном с полатей сажу мести.
Светел ошалел от такой несправедливости, очнулся и понял, что всё пропало. Наяву. Насовсем.
Лихарь подошёл к ним. Котляр был меньше Жога на полголовы, но чувствовалось: что захочет с ним, то и сделает. Он оглядел Сквару с головы до пят, хмыкнул. Предупредил Пенька:
– Потише держись, не то и без второго останешься… – Выдернул нож, позаботившись, чтобы лыжного источника согнуло от боли. Повёл Сквару туда, где уже стоял Лыкасик. – Ещё лапки давайте!
– Мои в собачнике висят, у двери, – деловито проговорил Сквара. – Звёздочками заплетены.
Он не оглядывался ни на отца, ни на брата. Вёл себя так, будто с младенчества хотел стать ложкой в котле, да случая не было.
С пальцев Жога капала кровь. Его трясло от бешенства и унижения, но посреди двора стояла смерть, готовая добраться до обоих его сыновей и до него самого. Здоровой рукой отец нашарил Светела, молча притиснул к себе.
– Этого заприте-ка в клеть да не выпускайте дня три, – кивнув на Пенька, весело распорядился старший котляр. – Знаю я их, дикомытов. Дров наломают, а ответ вам держать.
На нём был воинский пояс, кожаный, в знатном серебре.
Молодая чернавка смотрела на Лихаря мокрыми больными глазами.
Скваре принесли его лыжи. Котляры с новыми ложками пошли со двора.
Когда они скрылись в тумане, Обороха упала поперёк санок, собранных для Воробыша, и снова завыла.
Взаперти
Вечером отец и сын сидели в пустой клети.
То есть это Светел сидел под стеной, обняв руками коленки. Жог ходил из угла в угол. Когда нянчил обмотанную тряпкой правую кисть, когда складывал её в кулак и тыкал им в брёвна.
Так-то. Для ночлега им клети во дворе не нашлось, а как запереть – вот она.
Пополудни добрая девушка сунулась было покормить их. Жог рявкнул так, что она мигом исчезла, едва не выронив мису.
Какая может быть еда в доме, где не оборонили гостей?..
Левобережники Звигуры хоть и числили себя жителями Андархайны, однако замкóв у них до сих пор не водилось. Дверь просто подбили с той стороны колом потолще. Знали Жогову силу.
«Это я во всём виноват, – клевала Светела неотвязная мысль. – Я, я, я виноват…»
Скудный свет, сочившийся в поддверную щель, начинал уже меркнуть, когда младшего Опёнка позвали наружу – вывести Зыку. Хотели управиться без него, но кобель оказался не имчив. Поднял холку и ну зубами лязгать: порву!.. Светел взял его на поводок и вышел с ним за ворота.
Что Зыка понимал своим звериным умом, чего не понимал – поди разбери… Он почти сразу напал на следы, тянувшиеся в туман. Приник носом, улавливая запах Сквары… да как потащил!
Светел пытался остановить его, но кобель, привыкший к саням, был сильней. Упираясь и скользя, Светел не удержал равновесия. Зыка проволок его по самой грязи. Сквару он начинал уже слушаться, Светела считал сосунком. Он остановился далеко на снегу, видно сообразив наконец, что меньшой хозяйский щенок всё же не скуки ради цепляется за верёвку и срывает голос, приказывая стоять.
Идя с ним обратно, Светел ощутил боль в левом плече. Налетел на что-то, пока по земле ехал?.. Нет, плечо было другое. Светел даже ворот оттянул, заглядывая под рубашку.
Увидел багровые отметины, оставленные цепкими пальцами.
Вздрогнул и вспомнил.
Вспомнил, как оказался за спинами.
Пока он торчал стойкóм, одурев и померкнув от страха, Сквара взял его за плечо, убирая с дороги. И встал на его место, заслоняя собой.
Сквара, которого он обидел, ревнуя в глупой игре.
«Бог Грозы промолвил Богу Огня… За обоих нас я раны приму… Это я, я во всём виноват…»
Жёсткая была рука у Сквары, суровая, почти по-взрослому сильная…
Когда сын вернулся измазанный, на Жога стало страшно смотреть.
– Кто?.. – только выдохнул он.
– Зыка сшиб, – сказал Светел.
Отец отвернулся и так двинул кулаком в стену, что отозвались стропила.
Светел невольно посмотрел вверх… и долго не опускал глаз.
– Атя, – сказал он погодя. – Если пособишь… Я вышел бы ночью. Гляну хоть, где Сквара.
Жог оглянулся. Застонал сквозь зубы:
– А ещё и тебя словят?..
Светел даже удивился:
– В лесу?..
Жог здоровой рукой рубанул воздух:
– Не велю!..
Светел притих, снова стал смотреть вверх, пока летние сумерки позволяли кое-что видеть.
Отлогая кровля была, по исконному северному уставу, берестяная. В жилой избе поверх берёсты лежал бы ещё дёрн, но кто станет дернить холодную клеть? Если бы отец подсадил, он сумел бы украдкой сдвинуть берёсту. А там через тын, на лапки – и лесом. Лапки он, кстати, нарочно ради этого в собачнике не покинул…
– Атя…
– Цыц, сказано!
Светел уткнулся носом в колени и больше не раскрывал рта.
Ещё ему хотелось полечить Жогу руку, но он не смел предложить. Что-то подсказывало: эту боль отец ему не отдаст.
Царила уже кромешная темь, когда наверху зашуршало. Светел сразу вспомнил про кошку, но там явно копошился кто-то потяжелей. Потом заскрипела берёста. Внутрь проникло немного слабого света.
– Идёшь или стряпать будешь, Опёнок? – прошипел голос.
Северное небо никогда не бывает совсем чёрным. И летом в особенности. Наверху мрели косматые тёмно-серые тучи. Ближе трепетали на ветру непослушные кудри Арелы.
Отец вдруг повернулся, схватил Светела и высоко поднял, вознося к самым стропилам. Светел уцепился за край, подтянулся, вылез в дыру. Посмотрел внутрь.
Глаза у Жога Пенька были горестные, отчаянные и свирепые.
– Вернись только, – шепнул он сыну и протянул снегоступы.
Светел и Арела пробирались по лесу. Деревья над ними раскачивались и гудели. Снова начиналась метель. Это было хорошо: прикроет следы. Дуло с севера. Коновой Вен словно гнал прочь насильников, посягнувших на его свободных детей.
