Стояла кромешная ночь, из тех, когда в небе ни отблеска, ни мерцания, но он каким-то образом был зряч в этом мраке и нёсся через лес, отдавая в отчаянном напряжении все силы. С разгону перепрыгивал на беговых лыжах сугробы, а душа надрывалась похоронным стенанием: не успеть, не успеть…
Сквара только что шёл рядом, и было всё хорошо, а стоило на миг отвернуться, и подевался неизвестно куда и едва слышно звал издали: «Помоги…»
Светел всё-таки увидел его, застрявшего в опасной промоине, и распластался на тонком льду, и пополз, и достиг, ухватился и вытащил, и понёс… только всё равно опоздал. Спасённый брат стал каким-то маленьким у него на руках, из живого, тёплого делаясь прозрачным и хрупким, и гасли, подёргиваясь ледком, два бесценных камня верила…
Светел дрыгнул ногами, проснулся.
В избе было совершенно темно, на полатях держалось доброе грево. Ближе к печке тихо дышала бабушка Корениха. Светел лежал за спиной у отца, мама – посередине. Срок приближался, теперь её особенно берегли. Жог устроился на боку, положив руку ей на живот. Родители еле слышно шептались, выбирали имя позднему сыну. В темноте заговорной чередой проплывали слова, исполненные стойкости, мужества и упорства. А ещё – огня, пламени, солнечного тепла… Опытные бабки по им одним ведомым признакам уже определили: Равдуша, прозванная в замужестве Жигой, носила именно сына.
Когда мама стала разборчива в еде, Светел услышал однажды, как она вздыхала о берёзовом соке: вот бы напиться!.. Они с атей рады были хоть чем потешить её, но куда. Лиственные деревья не росли даже в самых сильных зеленцах вроде Торожихи. Там круглый год было тепло, однако без солнышка удавалось зеленеть одним водорослям да хвощам. Светел только спросил: «Атя, а берёзовый сок – вкусный?» Жог воздел палец, собираясь рассказать, но в дверь сунулся сосед, пришедший за лыжами, а после как-то не вспомнилось.
Равдуша давно уже никуда не выходила одна, только в сопровождении мужа или сына. «Маму теперь знаешь как надо хранить?» – говорил Жог, улыбаясь неудержимо и немного смущённо. В возрасте, когда начинали присматривать подрастающим мальчишкам невест, они сами с Равдушей затеяли ещё одного. Вся Твёржа радовалась их удали. Дети после Беды рождались нечасто, а какие рождались – не стояли. Сопровождая мать, грузно опиравшуюся на рогач, Светел исполнялся лютости и был готов кому угодно дать бой. Только никто, конечно, не нападал. Даже тётушка Розщепиха помалкивала, держала язык под замком.
Ещё в зеленце с середины зимы жил гость. Отчаянный торгован из-за реки, путешествовавший с сыном-помощником и санками о двух псах, вместе не стоивших, по мнению Светела, одного Зыки. Он был человек мешаной крови. На лицо гнездарь, а по имени андарх – Геррик. Он приехал на Коновой Вен, прельстившись где-то подхваченными слухами о богатом купилище в Торожихе. Ну и как было на обратном пути не заглянуть в Твёржу, где плёл знаменитые лапки лыжный делатель Пенёк?
Ладно, приехал. Поставил саночки у общинного дома. Поклонился Пеньку, стал спрашивать о цене, заранее огорчаясь. Домашние диковины все продал, а купленным в Торожихе поди твёржинского источника удиви!
– Сам-то откуда, добрый гость? – спросил Жог.
Геррик назвал городишко в северной Андархайне, на полпути между Шегардаем и старым морским берегом:
– Из Сегды.
– Тогда вот что, удалой гость, – поразмыслив, сказал Жог. – Дай-ка ты мне в отплату ненарушимый зарок, что, если где хоть полслова услышишь про моего сына Сквару…
Тут Светел понял, отчего отец о Скваре последнее время очень редко упоминал. Не оттого, что забывать начал. Стоило имя назвать – и на губах снова обозначилась зловещая синева.
– Твоего сына?..
– Да, моего старшего. Мораничи против всякого обыка в котёл увели. Если услышишь хоть что-то… Если увидишь…
Жог задохнулся. Уведённый Сквара как под лёд канул. Его не смог почувствовать даже Рыжик, летавший искать до самого Шегардая.
Светел, по обыкновению помогавший в ремесленной, знака Жоговой немочи не упустил. Приник сзади, обнял… Отец поднял руку, благодарно всклочил ему волосы.
Посмотрев на это, Геррик уже после отозвал Светела в сторону, учинил подробный расспрос. Он всё удивлялся:
– Но вы же дани не платите?.. Царям не обязаны?..
Светел рассказал ему, откуда на руке Жога взялся белый рубец. О смелости Сквары, о безнаказанной жестокости котляров… Геррик невольно отыскал взглядом сына.
– Вот так живёшь и думаешь, что всё хорошо, – пробормотал удалой купец. – А по сторонам оглядишься – и как ещё голова на плечах цела…
Снегоступы коробейнику Пенёк сладил. Всё сердце отдал работе. Лыжи вышли загляденье. Вот-вот сами через лес побегут, да вприпляс. И сносу им в той пляске не будет.
Геррик восхитился:
– Ну и лапки, хоть в божницу любоваться клади!
– Скваре покажешь, если на слово не поверит… – напутствовал Жог.
Гость уже приготовил санки в дорогу, но затягивать новенькие путца в тот день ему не пришлось. Псы, выведенные во двор, так рванули к хозяину, что сын, Светелу ровесник, не удержал. Налетели, опрокинули в снег… И Геррик охнул, подвернув ступню. Еле поднялся. А поднявшись – не смог толком шагнуть.
Вот досада!.. Он-то думал пристать к большому обозу, двигавшемуся на полдень. Не одному же с мальчишкой одолевать Светынь и Левобережье, порядком одичавшее после Беды!
Твёржа, понятно, вволю посмеялась над неуковырой-гнездарём. Заботливо связанные саночки наново распотрошили.
– Оставайся, добрый захожень, пока не поправишься! А там весна, Рождение Мира, новый торг. Жена твоя – жёнка купеческая, ждать привычная, ясные глазки, поди, не выплачет…
– Да и у нас будет что посмотреть, – сказал Жог.
– Что же?
– А ваши стенку ладят? На Кругу бьются? Вот то-то!
И Геррик, порывавшийся хромать на одной ноге обозу вдогон, уступил любопытству, остался взглянуть, «отчего цари андархов за Светынь не прошли».
Сегдинцы часто появлялись теперь в ремесленной Жога Пенька. Не в праздности же дни коротать. Где живёшь – живи, а не лавки просиживай! Помогали Жогу, вместе со Светелом резали по образцу кожаные заготовки. Жог шил рукавицы. Из стриженых шкур – на всех твёржинских мужиков, да ещё про запас. Чтобы все обували кулаки из одного короба, чтобы никто не клепал про супротивника, будто злой супротивник, примером, вымочил боевые рукавицы и заморозил ради весомости удара.
Рассуждали за работой о разном. О том, например, как бы согласить Корениху продать кукольное семейство на пробу. О необыкновенных дорогах, вроде бы проложенных по льдам замёрзших морей куда-то на закат, на большой остров. По слухам, баснословно счастливый и изобильный. Туда из коренной Андархайны во множестве переселялась всякая голь: вольноотпущенники, бродяги, даже беглые рабы. Из-за этого дивный остров успел обрести насмешливое прозвание – «земля кощеев», Аррантиада. Уж что там надеялись обрести отчаявшиеся переселенцы, сколько их дошло, сколько сгинуло – в пурге, в разводьях, от разбойничьих стрел, – одно Киян-море и знало. Был тот остров впрямь благодатным или открыватели, по обыкновению, привирали?..
