– Я сейчас. Я сбегаю за Галей, – рыженькая с готовностью вскочила, обрадовавшись случаю оказаться полезной.
Галя не заставила себя ждать.
– Хорошее дело, – одобрила она, – Машенька все как есть видит, ученая, книги разные читает. Хоть и калека она, глухая на одно ухо и слепая на один глаз, да еще сухорукая, но ума у нее палата. Только прежде подготовиться надо – к ней с пустыми руками не ходят.
По совету Гали сталкеры взяли с собой еды, а еще бутыль мутной местной браги.
– Это чтоб у Машеньки в голове прояснилось, – сообщила Галя. – У ней шум в голове, а как выпьет – проходит на время.
Вслед за Галей сталкеры, пробираясь между палатками, дошли до конца станции, спустились по лесенке в туннель. Миновали блокпост, углубились в темноту. Под ногами хлюпала вода, где-то капало с потолка. Наконец Галя привела их к месту, где в подсобном помещении, выложенным кафелем, нашла приют местная юродивая. Подойдя ко входу, Галя громко позвала:
– Машенька, а Машенька! Можно к тебе? Мы тебе закуски принесли.
Некоторое время было тихо. Потом раздался писклявый голос:
– Хто там? Не слышу.
– Я это, Галя.
– А с тобой кто?
– Гости пришли, совета спросить хотят.
– Ну, заходите, – разрешил голос.
В нос входящим ударил запах отхожего места. В дальнем углу помещения громоздился ворох бумаг, валялись книги, полурастрепанные, растерзанные. В этом странном гнезде сидело замотанное в тряпки существо, тряпка покрывала и голову. От этого у Крота появилось странное ощущение, что у существа нет лица. Создание повернулось к ним, и на секунду Крот испугался, что увидит под платком-капюшоном лишь черноту. Но нет, лицо у Машеньки было – острая морщинистая мордочка. И не поймешь, то ли рано состарившаяся девочка, то ли старушка. Крот затруднился бы определить ее возраст.
– Принесли? – спросила Машенька, зыркнув на гостей.
Айрон достал бутыль браги и еду в кулечке, Галя передала подношение Машеньке. Та вытянула худую, как птичья лапа, руку и мигом схватила бутыль, жадно присосалась. Лицо ее слегка порозовело, на нем появилось вдохновенное выражение.
– Вижу, вижу, – забормотала она как бы в забытьи. – А в первые дни марта добудь цветок желтый, подари первой, которая встретится, и будет тебе счастье. А в одну летнюю ночь в парке папоротник зацветает огненным цветком – сорвешь цветок, и будут тебе всякие тайны подземные ведомы – схроны с оружием, со снарягой, со снедью разной…
– Машенька, – робко окликнула Галя, – ты б гостям чего рассказала.
– Пусть подходят по одному, – велела Машенька. Глядела она чуть в сторону, и неясно было, различает ли юродивая лица. Сталкеры помялись, наконец Следопыт решительно шагнул вперед.
– Дай руку, – визгливо велела Машенька.
И когда он протянул руку, вцепилась своей птичьей лапкой и некоторое время переводила взгляд с лица его на ладонь.
– Слышу, слышу! – заголосила она вдруг. – Красная Армия спешит на помощь, лишь бы день простоять, да ночь продержаться! Не рой другому яму, сам в нее попадешь!
Следопыт вздрогнул и, скорчив презрительную гримасу, уступил место Айрону.
– Вижу, все вижу! – горячечно забормотала Машенька. – Демоны за тобой по пятам идут, трудно тебе придется, бедняга. Ну ничего, дам я тебе вещицу заговоренную, она поможет.
И протянула ему обыкновенный гвоздь, каких немало валялись под ногами, кривой и ржавый.
– Бери, бери, – подтолкнула сзади Михеева. – Это счастье великое – от нее подарок получить. Не каждому дарит.
Айрон, недоуменно пожав плечами, сунул гвоздь в карман.
Подошедший к юродивой Литвин хмуро взирал на нее – видно было, как его коробит от всего этого. Впрочем, во взгляде его сквозил интерес естествоиспытателя. Машенька погрозила ему скрюченным пальцем, жутковато хихикая:
– Вижу, все вижу! Не садись на пенек, не ешь пирожок! Идешь-идешь – и споткнешься!
Литвин отошел, скептически улыбаясь и бормоча что-то насчет «от пирожка б не отказался».
Следующей была Искра.
– Ох, беда тебе, девушка, – заныла Машенька. – Семь пар башмаков железных износишь, встретишь счастье свое – и тут же потеряешь… Смерть вокруг тебя кругами ходит, но и заступник твой силен. До восьмого пекла дойдешь, а потом… Ну-ка, ну-ка, что-то есть у тебя на душе черное, дай, гляну.
Она потянула девушку к себе с силой, неожиданной в таком иссохшем теле, Искра с визгом вырвалась и отскочила.
Федор, сменивший Искру, покорно протянул руку. Машенька всмотрелась в его лицо.
– Худо тебе, парень, потерял ты подругу, только о ней и думаешь. А ты не убивайся так. Грех большой – убиваться. Надежду надо иметь.
Федор изменился в лице и поспешно отошел. Сталкеры кинулись к выходу, стремясь опередить один другого.
– Чего это она тебе про Красную Армию толковала? – спросил Крот Следопыта.
– Да у него ж фуражка со звездой, вот она и сообразила, – рассеянно сказал Литвин. – Обыкновенная шарлатанка, паясничает за еду – есть у нее кое-какие актерские навыки, ну, и психолог она прирожденный – так обычно цыганки работают.
– Фуражку-то я в палатке оставил, – озадаченно произнес Следопыт. Возникла неловкая пауза.
– Ну, мало ли, – досадливо фыркнул Литвин.
– Да нет, она, конечно, фокусница, но продвинутая, – рассмеялся Айрон. – Грамотно голову морочит, я таких даже уважаю. Что она там про восьмое пекло толковала? «Седьмое пекло» – это ж так ругались в «Престолах».
– Где ругались? – уставилась на него Искра. Айрон точно пришел в себя.
– Не бери в голову, девочка. Это я книгу одну вспомнил.
– А почему – не просто пекло, а восьмое?
– Не знаю, почему она так сказала. В той книге седьмое пекло было самое страшное, послать туда было все равно, что в ад. Что она имела в виду – что восьмое еще хуже?
– В общем, ничего хорошего. Все равно я ей не верю, – фыркнула Искра. – Ерунду всякую болтает, языком мелет попусту – правда, Федя?
Но Федор ничего не ответил, он невидящими глазами смотрел перед собой – так, словно увидел призрак.
– Мальчики, – вдруг заговорщическим шепотом спросила Михеева, – а это правда, что нас к большому метро присоединять хотят? Что вас потому к нам и прислали?
Сталкеры обалдело уставились на нее.
– Это не я придумала, – смутилась женщина, – люди говорят.
– Пока таких планов нет, – стараясь сохранять серьезность, сказал Крот, – так этим людям и передай.
Когда они вернулись на станцию, дело уже шло к ночи. Стало тихо – лишь слышались кое-где негромкие разговоры, а из некоторых палаток доносился уже и храп. «Скучно живут, – подумал Крот, – сейчас бы самое время у костра песни попеть, а они дрыхнуть заваливаются».
