Развоплощение – странное слово, вдруг всплывшее в сознании.
Сначала, пока еще чувствуешь себя единым целым, – очень больно. А потом спокойно, и непонятно, как можно было существовать иначе. Ты становишься везде и нигде, а вокруг тебя нечто огромное и странное.
Нечто, где слова не имеют смысла.
Спина уперлась во что-то, что мешало проваливаться дальше. Какая досадная помеха…
Надо вспомнить что-то очень важное и настоящее и уцепиться за это, как за спасательный круг. Троллик в кармане джинсов, до которого не дотянется заледеневшая рука, проволочный паучок, приколотый к кофте…
…Вспомнилась физиономия Егора – загорелая и нахальная, его упрямые зеленые глаза. Это – настоящее, пусть и поссорились… Он не предавал ее, это главное…
…Отец, далекий и неведомый, тень которого пронеслась в ее жизни… Он беспокоился о ней, ему было не все равно…
…Гильс – это настоящее. Его черные глаза, иногда насмешливые, иногда цепкие и жесткие… Он просто есть, и уже это очень хорошо.
…Дед… Он теперь не похож на прежнего старика, но разве это значит, что он ее забыл или бросил?
…Григо, который закрыл ее собой и погиб, хотя уже не был связан жестокой клятвой.
…и даже невозможный Алекс Муранов, который тащил ее на себе в Утесум…
Все это настоящее, и это есть. Все это – дорого ей, это ее мир, в который стоит вернуться…
– Не бойся… не бойся… – вдруг тихо произнес спокойный голос среди бушующего ледяного урагана.
Влада вздрогнула, спину укололи тысячи игл, будто вернулись на мгновение чувства. Разве бывают черные огни? Черные огни в черном небе.
– Буду бороться… буду жить… – продолжала шептать она себе, собираясь для последнего и отчаянного рывка.
Закричав, Влада из последних сил рванулась вперед, продираясь сквозь темную стену впереди.
Рывок, еще один – и для Влады мир померк, растворяясь в небытии.
Глава 24
Сирень на подушке
Как здорово пахнет мокрая сирень.
Она пахнет весной, обещает летние ливни, дальние страны, бесконечное лазурное небо. Она пахнет счастьем и будущим.
Влада почему-то знала, что ей ничего не грозит, что она в полной безопасности.
Разве может быть опасно там, где так чудесно пахнет сиренью и дождем?
Она жива или мертва?
Разве мертвые могут чувствовать запахи?
А если она жива, то где она?
Влада открыла глаза.
Сначала все вокруг показалось расплывчатым, будто у нее стало хуже со зрением, но постепенно окружающие предметы стали четче. Рядом, на подушке, лежала ветка только что сорванной, еще мокрой от дождя сирени, капли воды дрожали на нежных звездочках-цветочках. Странно, каждый цветок был с пятью лепестками. А ведь обычно такие приходилось долго искать, чтобы загадать желание.
Все-таки где она?
Светлая просторная комната, обставленная темной полированной мебелью.
Невысокий этаж, облачка сиреневых кустов стучатся в мокрое от дождя окно. На блестящем от луж асфальте под окнами белеют лепестки. Это не Утесум, из окна общежития не такой вид.
Да это же квартира деда в Светлом корпусе!
На буфете у стены – салфеточки с бахромой и ваза с вязаными, о ужас, цветами. На книжной полке книги – «Человеческая психология», «Дети – вопросы питания и лечения», «Человеческие привычки, обычаи и традиции».
Картина на стене – морская даль с лунной дорожкой посередине.
След чьего-то грязного ботинка на белом, аккуратно выкрашенном подоконнике.
Ее деревянный троллик, стоящий на прикроватной тумбочке. Он ведь лежал в кармане джинсов, когда она провалилась в темноту и холод.
Надо же, не потерялся, не сгинул…
Влада, почувствовав резь в глазах, отвела взгляд, чтобы не расплакаться, и уставилась в белый потолок с обычным, вполне человеческим полосатым абажуром.
Вдруг на фоне потолка появилась физиономия Егора Бертилова, немного осунувшаяся, будто тролль не спал много дней. Зато он был лохмат больше привычной нормы, а в ухе у него болталась «настоящая тролльская» серьга – зеленый фальшивый изумруд в золотой оправе.
– Егор!
– Тссс… – Тролль приложил палец к губам. – Я в окно влез, никто не знает, что я тут. Когда тебя вышвырнуло из янва, ты лежала как мертвая. Владка, ты это… помнишь, что случилось?
Ну да, человек же после возвращения из янва должен навсегда потерять память, и тролль осторожно спросил именно об этом.
Влада прикрыла глаза и минуту молчала.
Память была на месте.
Только вот воспоминания последнего дня возвращались обрывками, их трудно было отделить от снов и страхов. Умертвие, которое ползло за ней, его мерзкий свистящий шепот в ушах… Тень отца, протянувшая ей руку, Григо, закрывший ее собой… Коготь умертвия, глубоко сидящий в плече Гильса, потом растворившийся в ее пальцах холодной болью…
– Гильс жив? – выпалила Влада.
М-да, глупо – Егор даже усмехнулся. Надо было спросить как-то безразличней и спокойнее, наверное.
– Отлично, с памятью у тебя полный порядок, – с иронией констатировал тролль, пряча улыбку. – Да жив он, жив. И все уже в курсе, что ты спасла. Правда, ему трудно переварить тот факт, что он обязан тебе жизнью, он морально не готов, хе-хе… Ты бы видела, как Мурановы тут на ушах ходили, чтобы тебя вылечить! Алекс вчера притащил сюда врачей из города, но те ничего толком не сказали… говорили, мол, глубокий обморок… Дед твой чуть с ума не сошел, сейчас он в кухне справочники по обморокам просматривает. А Тойво сказал, что тебя вылечит только это… чутто… И помогло.
– «Чутто»? Какое «чутто»?
– Погоди, про это потом, – тролль на мгновение прикрыл глаза, потерев пальцем переносицу, будто у него болела голова. – Как ты себя чувствуешь-то?
– Ничего вроде… – Влада задумалась, а потом спохватилась: – Почему за окнами сирень?! Сколько я без памяти была, сколько месяцев… или лет?
– Тихо ты, – зашипел тролль. – Восемь часов и тридцать три минуты…
Влада успокоенно выдохнула, потом неуверенно сказала, с трудом подбирая слова:
– Я помню, что был ноябрь, когда… когда… не понимаю…
– Без паники, – тролль осторожно поправил ее подушку. – Самое главное, что ты жива. Могу себе представить, что тебе пришлось пережить. За тобой гонялось умертвие, ничего себе! Страшно было?
– Да, очень, – внимательно поглядев на Егора, осторожно ответила Влада. – А про фантома… тоже знаешь?
