Но Лось оказалась непрошибаема.
– Вино! – захихикала она. – Вино!
Все с недоумением уставились на нее.
– Вино! – хохотала Анжела, совсем уж неприлично тыча пальцем в Анну.
Та с вежливым удивлением пожала плечами.
– Припадок, чо, – констатировала Коваль. – В хлорке перекупалась. Слышь, Лось! Тебе бы того, афобазольчику попить. Пару недель курсом – и психи как рукой снимет.
Анжела махнула рукой, утирая выступившие от смеха слезы. «Никакой это не припадок», – с неприятной уверенностью поняла Маша.
– Ой, девки, ржу с вас! – выдохнула румяная Лось. – В вино, говорит, что-то подсыпали. А в водочку ничего не подсыпали? В коньячок, э? В самогончик-одеколончик?
Она фамильярно подмигнула Липецкой.
Анна не поменялась в лице. По-прежнему взгляд ее выражал лишь легкое сожаление, что все остальные вынуждены слушать эту белиберду. Но Маша, сидевшая ближе остальных, заметила, как под влажной прядью на виске просвечивает пульсирующая голубая жилка. Она толкалась под кожей, вздрагивала, и от сочетания этого безумного биения и фарфоровой застылости лица Маше стало страшно.
Липецкая заметила ее изменившийся взгляд. Не переставая снисходительно улыбаться, она поправила прядь. Бешено пульсирующая жилка скрылась под волосами.
«Господи, да что здесь творится?!»
Рогозина, свежая и прекрасная, выглядела единственным уцелевшим цветком в саду, по которому прошелся ураган. Она с сочувственной насмешкой поглядывала на бывших одноклассниц, словно говоря: «Не знаю, девочки, что на вас нашло».
«Лицемерка! – Маша от досады прикусила губу. – Если бы хотела, прекратила бы этот балаган за минуту».
Она с каждой секундой чувствовала себя хуже и хуже. Все происходило слишком быстро! Словно под кастрюлей с водой включили огонь, и сразу забурлило, минуя стадию нагрева.
Какой-то бес вселялся в женщин, которые еще вчера были милы и дружелюбны.
«Кто, кто это сделал? Черт с Анжелой, она всегда была без тормозов, но отчего взбесилась Шверник? Ее что, Лось покусала?»
– Мне не нравится, когда меня называют бегемотихой, – вдруг проснулась Мотя.
Все обернулись к ней. Она, набычившись, смотрела чуть выше головы Беллы, избегая встречаться с той взглядом. На коленях у нее скопилась кучка скорлупок от орехов, и это придавало всем ее словам комедийный оттенок.
Если бы не напряженность момента, Маша бы рассмеялась. В этом вся Губанова! Десять минут переваривала оскорбление, пока не подобрала нужную фразу.
– Это было грубо, – угрюмо настаивала Мотя. – Я такого не заслужила. Я тебя не оскорбляла.
Шверник сморщила длинный нос и окинула ее фигуру выразительным взглядом.
– Ты оскорбляешь мое эстетическое чувство!
– О господи! – вздохнула Маша. – Бел, ты озверела?
– Елина, ты посмотри на это тело! – Шверник протянула длинную тонкую руку. – Кому будет лучше от того, что вы скрываете от нее истину? Это вместилище души изуродовано, причем ее собственными стараниями!
Мотя попыталась уменьшиться и съежиться. С таким же успехом слон мог спрятаться в кустах земляники.
– Белла, что на тебя нашло? – Маша непонимающе всматривалась в черноволосую женщину. – С чего ты вообразила себя проповедницей?
– Я не сторонница лжи!
– Да, ты сторонница хамства под маской правдолюбия, – очень спокойно сказала Анна.
– Послушай, Матильда! – воззвала Белла, игнорируя их всех. – В действительности я желаю тебе добра. Ты еще можешь взять себя в руки и изменить свою судьбу! Поверь мне! Лучше горькая, но правда.
Кувалда покачала головой.
– Ну, Циркуль, ты даешь. И в школе была посмешище с прибабахом, и сейчас такая осталась.
– Заткнись!
– Что, не нравится правда-матка? – Коваль злорадно оскалилась. – Сама закрой фонтан. Вместилище, блин! Угробище.
– А ты в школе была бойцовская собака, – вдруг сказала Саша Стриженова и вскинула голову. – По команде «фас» кидалась на любого, на кого укажут.
Белла послала ей благодарный взгляд.
– А я тебя тоже лупила, да? – ухмыльнулась Ирка.
Саша стиснула зубы.
– Ладно, пусть я бойцовская собака, – согласилась Коваль. – А вы мстительные сучки, девочки. В юности сдачи дать трусили, решили теперь оторваться.
– Хабалка! – взвизгнула Белла.
– Циркуль фригидный! – выплюнула Коваль.
Но Белла уже собралась с силами и больше отступать не собиралась.
– Тебя здесь все ненавидят!
– А над тобой здесь все ржут! – фыркнула Коваль и немедленно загоготала в подтверждение собственных слов.
– Уж лучше пусть смеются, чем ненавидят, – сказала Саша, с холодной брезгливостью глядя на Ирку. Не самое приглядное зрелище, молча согласилась Маша. Кувалда никогда не отличалась красотой – на то она и Кувалда. Но отчего Стриж так ополчилась на нее? Как Маша ни старалась, она не могла припомнить серьезных стычек между этими двумя.
Впрочем, Кувалда в школьные годы имела привычку раздавать затрещины просто так, между делом. Должно быть, Стрижу этого оказалось достаточно. Не слишком приятно жить в страхе, что тебя в любую минуту может приложить тупая агрессивная дылда.
– Да кто меня ненавидел? Только дохляки вроде тебя. Это, блин, даже приятно!
И Коваль снова засмеялась.
– Зинчук.
Кто это сказал, Маша не поняла. Но слово упало, словно камень, брошенный в воду, и от него побежали круги.
Ухмылка стерлась с Иркиного лица.
– Зинчук? Юлька Зинчук? – непроизвольно повторила Маша.
Кто бросил это имя? И почему все молчат и так странно смотрят на нее?
– А ну, хорош сводить с Иркой счеты, – вдруг резко сказала Савушкина. – Слышишь, Стриж? Нашли девочку для битья спустя столько лет.
Стриж ненатурально захохотала.
– Девочка для битья? Вот уж точно! Бьет себе, и бьет, и бьет… Что там было с несчастными детишками, напомни?
– Хватит, я сказала! – Сова повысила голос.
Двадцать лет назад этого было бы достаточно, чтобы Стриж заткнулась. Двадцать лет назад этого было бы достаточно, чтобы заткнулись вообще все, кроме Рогозиной.
– Как тебя их родители не прикончили, не понимаю, – не унималась Стриж.
– Я тебя саму щас прикончу, – процедила изменившаяся в лице Кувалда. – Это все вранье! Не смей повторять.
– О да, вранье! То-то тебя уволили с треском. Пинком под зад!
– И посадить могли, – вдруг встряла Шверник. – Если бы знали, как ты…
